Троеглазые Лемуры,
Тѣломъ тяжки и понуры,
Между сосенъ вѣковыхъ,
Тамъ, гдѣ папоротникъ-чудо
5 Разростается, какъ груда,
Собрались—и сколько ихъ!
И какой ихъ видъ ужасный,
Каждый тамъ—какъ сонъ неясный,
Какъ расплывчатый кошмаръ,
10 Исполинскіе младенцы,
Гнутся пальцы ихъ въ колѣнцы,
Каждый тамъ ни юнъ, ни старъ,
Гнутся руки, гнутся ноги,
Какъ огромныя миноги,
15 Ноги съ пяткой откидной,
Чтобъ ходить впередъ и задомъ,
Измѣряя заднимъ взглядомъ
Все, что встанетъ за спиной.
Да, опасна ихъ дорога,
20 Плащъ ихъ—кожа носорога,
Шкура складками виситъ,
Надъ безмозглой головою
Кисти съ краской голубою,
Съ алой краской,—что̀ за видъ!
25 Въ каждой особи двуполой
Дьяволъ свѣтится—веселый,
Троеглазые Лемуры,
Телом тяжки и понуры,
Между сосен вековых,
Там, где папоротник-чудо
5 Разрастается, как груда,
Собрались — и сколько их!
И какой их вид ужасный,
Каждый там — как сон неясный,
Как расплывчатый кошмар,
10 Исполинские младенцы,
Гнутся пальцы их в коленцы,
Каждый там ни юн, ни стар,
Гнутся руки, гнутся ноги,
Как огромные миноги,
15 Ноги с пяткой откидной,
Чтоб ходить вперёд и задом,
Измеряя задним взглядом
Всё, что встанет за спиной.
Да, опасна их дорога,
20 Плащ их — кожа носорога,
Шкура складками висит,
Над безмозглой головою
Кисти с краской голубою,
С алой краской, — что за вид!
25 В каждой особи двуполой
Дьявол светится — весёлый,
