„Красота моя, ты любишь?
10 Если любишь, будь моей.“
„Милый, ты меня погубишь,
Милый, милый, пожалѣй.“
Мигъ борьбы взаимно-нѣжной,
Спѣшный, слышный стукъ сердецъ,
15 Свѣтъ незримый, свѣтъ безбрежный,—
О, блаженство! Наконецъ!
Мглой ночною, черноокой,
Много скрыто жгучихъ сновъ.
„Милый, милый, ты—жестокій!“
20 Въ оправданье нужно ль словъ?
Тотъ, кто любитъ, развѣ губитъ,
Разъ желанное беретъ?
Онъ лишь нѣжитъ, онъ голубитъ,
Въ сердце медъ онъ сладко льетъ.
25 И не ночью ли глубокой,
О, блаженство красоты,
Подъ лазурью звѣздоокой
Дышутъ нѣжные цвѣты?
Не во тьмѣ ли, опьяненный,
30 Мглу поитъ ночной цвѣтокъ,
Не жалѣя, что влюбленный,
Наконецъ, раскрыться могъ?
«Красота моя, ты любишь?
10 Если любишь, будь моей.»
«Милый, ты меня погубишь,
Милый, милый, пожалей.»
Миг борьбы взаимно-нежной,
Спешный, слышный стук сердец,
15 Свет незримый, свет безбрежный, —
О, блаженство! Наконец!
Мглой ночною, черноокой,
Много скрыто жгучих снов.
«Милый, милый, ты — жестокий!»
20 В оправданье нужно ль слов?
Тот, кто любит, разве губит,
Раз желанное берёт?
Он лишь нежит, он голубит,
В сердце мёд он сладко льёт.
25 И не ночью ли глубокой,
О, блаженство красоты,
Под лазурью звездоокой
Дышат нежные цветы?
Не во тьме ли, опьянённый,
30 Мглу поит ночной цветок,
Не жалея, что влюблённый,
Наконец, раскрыться мог?
