„Весь міръ есть великая тайна,
10 Во мракѣ скрывается кладъ.
Что́ было, прошло не случайно,
Все счастье вернется назадъ.
„Но, если дорога есть къ Раю,
Кто скажетъ, быть можетъ, и Я
15 Безмѣрно, бездонно страдаю
Въ нѣмой глубинѣ бытія.
„Кто былъ тотъ безумный и плѣнный,
Обманно сказавшій тебѣ,
Что я улыбаюсь, блаженный,
20 Когда вы томитесь въ борьбѣ?
„Зачѣмъ восхожденье, ступени?
Пойметъ эту тайну лишь тотъ,
Кто всю безпредѣльность мученій
Въ горячее сердце вольетъ.
25 „Но въ темныхъ равнинахъ страданья,
Принявши крещенье огнемъ,
Придемъ мы къ Безсмертью Мечтанья,
Гдѣ будемъ съ негаснущимъ днемъ.
„Ты плачешь у дѣтской постели,
30 Гдѣ блѣдный ребенокъ застылъ.
Но очи его заблестѣли
Высоко надъ мглою могилъ.
„Послѣдняго атома круга
Еще не хватало—но вотъ,
35 По зелени пышнаго луга
Онъ къ братьямъ небеснымъ идетъ.
Весь мир есть великая тайна,
10 Во мраке скрывается клад.
Что было, прошло не случайно,
Всё счастье вернётся назад.
Но, если дорога есть к Раю,
Кто скажет, быть может, и Я
15 Безмерно, бездонно страдаю
В немой глубине бытия.
Кто был тот безумный и пленный,
Обманно сказавший тебе,
Что я улыбаюсь, блаженный,
20 Когда вы томитесь в борьбе?
Зачем восхожденье, ступени?
Поймёт эту тайну лишь тот,
Кто всю беспредельность мучений
В горячее сердце вольёт.
25 Но в тёмных равнинах страданья,
Принявши крещенье огнём,
Придём мы к Бессмертью Мечтанья,
Где будем с негаснущим днём.
Ты плачешь у детской постели,
30 Где бледный ребёнок застыл.
Но очи его заблестели
Высо́ко над мглою могил.
Последнего атома круга
Ещё не хватало — но вот,
35 По зелени пышного луга
Он к братьям небесным идёт.
