Пока мы здѣсь, мы слушаемъ напѣвы
Своей мечты: въ одномъ она нѣжнѣй,
Въ другомъ—грубѣй; во всѣхъ она случайна,
10 И всѣмъ поетъ различно о различномъ.
А Смерть равняетъ всѣхъ, затѣмъ что властно
Стираетъ всѣ различія мечты.
Пока живемъ пьянящею игрою,
Мы думаемъ, что жизни нѣтъ конца,
15 Но Смерть къ намъ неожиданно приходитъ
И говоритъ: „Ты долженъ умереть“.
И только въ этотъ мигъ разлуки высшей
Со всѣмъ, что было дорого для сердца,
Является величіе души,
20 И разность душъ видна неустранимо.
Иной въ теченьи лѣтъ героемъ былъ,
И въ мигъ одинъ съ себя свой блескъ свергаетъ.
Другой всю жизнь казался еле виднымъ,
И въ мигъ одинъ проснулся въ немъ герой.
25 Прекраснѣй всѣхъ—кто, вѣчно-свѣтлый въ жизни,
Не измѣнилъ себѣ, свой день кончая,
Но, озаривъ, послѣднюю черту,
Безъ жалобы угасъ, какъ гаснетъ Солнце.
Вотъ почему тотъ самый человѣкъ,
30 Чья тѣнь теперь, невидимая, съ нами,
Не только дорогъ жизнью мнѣ своей,
Но тѣмъ, что былъ живымъ и въ самой Смерти.
Своихъ друзей, свою работу, книги
Не разлюблялъ онъ до послѣднихъ дней,
35 Онъ холодѣлъ—лишь для тѣлесной жизни,
Онъ отходилъ—безъ ропота и страха,
И намъ оставилъ радостный завѣтъ
Въ своемъ, какъ бы прощальномъ, восклицаньи.
Когда ужь остывала кровь его,
Пока мы здесь, мы слушаем напевы
Своей мечты: в одном она нежней,
В другом — грубей; во всех она случайна,
10 И всем поёт различно о различном.
А Смерть равняет всех, затем что властно
Стирает все различия мечты.
Пока живём пьянящею игрою,
Мы думаем, что жизни нет конца,
15 Но Смерть к нам неожиданно приходит
И говорит: «Ты должен умереть».
И только в этот миг разлуки высшей
Со всем, что было дорого для сердца,
Является величие души,
20 И разность душ видна неустранимо.
Иной в теченьи лет героем был,
И в миг один с себя свой блеск свергает.
Другой всю жизнь казался еле видным,
И в миг один проснулся в нём герой.
25 Прекрасней всех — кто, вечно-светлый в жизни,
Не изменил себе, свой день кончая,
Но, озарив, последнюю черту,
Без жалобы угас, как гаснет Солнце.
Вот почему тот самый человек,
30 Чья тень теперь, невидимая, с нами,
Не только до́рог жизнью мне своей,
Но тем, что был живым и в самой Смерти.
Своих друзей, свою работу, книги
Не разлюблял он до последних дней,
35 Он холодел — лишь для телесной жизни,
Он отходил — без ропота и страха,
И нам оставил радостный завет
В своём, как бы прощальном, восклицаньи.
Когда уж остывала кровь его,
