5 В моих зрачках — лишь мне понятный сон,
В них мир видений зыбких и обманных,
Таких же без конца непостоянных,
Как дымка, что скрывает горный склон.
Ты думаешь, что в тающих покровах 10 Застыл едва один-другой утёс?
Гляди: покров раскрыт дыханьем гроз.
И в цепи гор, для глаза вечно-новых,
Как глетчер,[1] я снега туда вознёс,
Откуда виден мир в своих основах!
XII. ОЖЕСТОЧЕННОМУ.
Я знаю ненависть, и, можетъ-быть, сильнѣй,
Чѣмъ можетъ знать ее твоя душа больная,
Несправедливая, и полная огней Тобою брошеннаго рая.
5 Я знаю ненависть къ звѣриному, къ страстямъ
Слѣпой замкнутости, къ судьбѣ неправосудной,
И къ этимъ тлѣющимъ кладбищенскимъ костямъ, Намъ даннымъ въ нашей жизни скудной.
Но, мучимый какъ ты, терзаемый года, 10 Я связанъ былъ съ тобой безмолвнымъ договоромъ,
И вижу, ты забылъ, что братъ твой былъ всегда Скорѣй разбойникомъ, чѣмъ воромъ.
Я знаю ненависть, и, может быть, сильней,
Чем может знать её твоя душа больная,
Несправедливая, и полная огней Тобою брошенного рая.
5 Я знаю ненависть к звериному, к страстям
Слепой замкнутости, к судьбе неправосудной,
И к этим тлеющим кладбищенским костям, Нам данным в нашей жизни скудной.
Но, мучимый как ты, терзаемый года, 10 Я связан был с тобой безмолвным договором,
И вижу, ты забыл, что брат твой был всегда Скорей разбойником, чем вором.
