Балтрушайтисъ печатался слишкомъ мало, но чувствуется, что это настоящій Литвинъ, соединеніе суровости и нѣжности, душа, которая мало говоритъ, оттого что много знаетъ, и особенно твердо помнитъ, какую форму принимаютъ кристаллы, когда застываютъ слезы. Блокъ неясенъ, какъ падающій снѣгъ, и какъ падающій снѣгъ уводитъ мечту. Приведетъ ли куда, не знаю,—хорошо, что порою уводитъ ее. Городецкій—выпущенный изъ клѣтки щегленокъ. О немъ пока много говорить нечего. У Кузмина есть уже свой стиль, который я назову стилемъ имитаціи. Безъ ироніи. Его «Комедія объ Алексѣѣ, Божьемъ человѣкѣ» зачаровываетъ своимъ тонкимъ изяществомъ.
Есть еще цѣлый рядъ именъ. Есть, напримѣръ, совершенно внѣшнее имя: Андрей Бѣлый. Стихотворецъ незначительный, весь состоящій изъ разрозненныхъ кусочковъ, дошедшихъ къ нему и оттуда, и отсюда. Но—разудалый журналистъ. Проскользнутъ два-три чарующіе стиха Аделаиды Герцыкъ, Любови Столица, Маргариты Сабашниковой. И снова дверь, которая куда-то на мигъ пріоткрылась, наглухо закрывается. И чувствуешь мутный осенній воздухъ[1].
Отчего мутная осень? Причинъ много, но главныхъ, мнѣ кажется, двѣ: во-первыхъ, обычная—нѣтъ, или мало, крупныхъ талантовъ; во-вторыхъ, сопутствующая—чрезвычайно много маленькихъ талантовъ и дарованьиц, которые, обрадовавшись готовымъ формуламъ, безъ конца занимаются словеснымъ спортомъ. Лѣтъ пятнадцать тому назадъ Русскій стихъ еще не вѣдалъ той нервной жизни, какую онъ узналъ за періодъ послѣднихъ лѣтъ семи. Постепенно, въ соотвѣтствіи съ сложными внутренними переживаніями трехъ-четырехъ крупныхъ поэтическихъ личностей, надѣленныхъ даромъ безпрерывнаго внутренняго ритма, Русскій стихъ развился, усложнился, расцвѣлъ многопѣвными звонами, разукрасился яркими цвѣтами и золотыми округлостями, какія возникаютъ лишь въ богатыхъ садахъ. Этотъ расцвѣтъ далъ жизнь и возможность творчества цѣлому ряду малыхъ талантовъ, у которыхъ хорошая способность воспріятія, но нѣтъ перерабатывающей способности созиданія, и нѣтъ соотвѣтствія между внутренними переживаніями и высокими задачами Искусства. Сказать ли? Слишкомъ часто нѣтъ никакихъ внутреннихъ переживаній, кромѣ самыхъ элементарныхъ. Змѣй показалъ Райское древо, но люди не стали богами. Нѣсколько сильныхъ змѣевъ родило много малыхъ змѣенышей, разныхъ, но свившихся въ одинъ спутанный клубокъ. И правда, если что поражаетъ въ Русскихъ поэтахъ нашего сегодня, такъ это ихъ кружковая сплетенность въ одинъ клубокъ. А говоритъ о Б. Б говоритъ объ А и В. В говоритъ объ А и Б, и такъ далѣе, все другъ о другѣ. Какой-то пляшущій алфавитъ, исполненный самовосхваленія и чрезвычайнаго довольства собой. Ну, что-жь. «Пусть такъ будетъ, какъ кто хочетъ»,—говоритъ мудрый Вейнэмейнэнъ. Красиво это или некрасиво другой вопросъ.
Мнѣ вспоминается нѣкоторое сказаніе, бродившее по разнымъ странамъ. Змѣи священны, это звѣри особенные, обожествлявшіеся во всѣхъ великихъ цивилизаціяхъ. И
- ↑ Послѣ того какъ предлагаемый очеркъ былъ написанъ, Любовь Столица напечатала книгу «Раиня», гдѣ есть рядъ превосходныхъ стихотвореній. Кузминъ напечаталъ свои плѣнительныя «Газэлы». Я прочелъ также замѣчательные стихи Аделаиды Герцыкъ, которые еще не напечатаны. Отъ трехъ названныхъ поэтовъ и отъ Городецкаго я жду истинно-художественныхъ произведеній.
Балтрушайтис печатался слишком мало, но чувствуется, что это настоящий Литвин, соединение суровости и нежности, душа, которая мало говорит, оттого что много знает, и особенно твердо помнит, какую форму принимают кристаллы, когда застывают слезы. Блок неясен, как падающий снег, и как падающий снег уводит мечту. Приведет ли куда, не знаю, — хорошо, что порою уводит ее. Городецкий — выпущенный из клетки щегленок. О нём пока много говорить нечего. У Кузмина есть уже свой стиль, который я назову стилем имитации. Без иронии. Его «Комедия об Алексее, Божьем человеке» зачаровывает своим тонким изяществом.
Есть еще целый ряд имен. Есть, например, совершенно внешнее имя: Андрей Белый. Стихотворец незначительный, весь состоящий из разрозненных кусочков, дошедших к нему и оттуда, и отсюда. Но — разудалый журналист. Проскользнут два-три чарующие стиха Аделаиды Герцык, Любови Столица, Маргариты Сабашниковой. И снова дверь, которая куда-то на миг приоткрылась, наглухо закрывается. И чувствуешь мутный осенний воздух[1].
Отчего мутная осень? Причин много, но главных, мне кажется, две: во-первых, обычная — нет, или мало, крупных талантов; во-вторых, сопутствующая — чрезвычайно много маленьких талантов и дарованьиц, которые, обрадовавшись готовым формулам, без конца занимаются словесным спортом. Лет пятнадцать тому назад Русский стих еще не ведал той нервной жизни, какую он узнал за период последних лет семи. Постепенно, в соответствии с сложными внутренними переживаниями трех-четырех крупных поэтических личностей, наделенных даром беспрерывного внутреннего ритма, Русский стих развился, усложнился, расцвел многопевными звонами, разукрасился яркими цветами и золотыми округлостями, какие возникают лишь в богатых садах. Этот расцвет дал жизнь и возможность творчества целому ряду малых талантов, у которых хорошая способность восприятия, но нет перерабатывающей способности созидания, и нет соответствия между внутренними переживаниями и высокими задачами Искусства. Сказать ли? Слишком часто нет никаких внутренних переживаний, кроме самых элементарных. Змей показал Райское древо, но люди не стали богами. Несколько сильных змеев родило много малых змеенышей, разных, но свившихся в один спутанный клубок. И правда, если что поражает в Русских поэтах нашего сегодня, так это их кружковая сплетенность в один клубок. А говорит о Б. Б говорит об А и В. В говорит об А и Б, и так далее, всё друг о друге. Какой-то пляшущий алфавит, исполненный самовосхваления и чрезвычайного довольства собой. Ну, что ж. «Пусть так будет, как кто хочет», — говорит мудрый Вейнэмейнэн. Красиво это или некрасиво другой вопрос.
Мне вспоминается некоторое сказание, бродившее по разным странам. Змеи священны, это звери особенные, обожествлявшиеся во всех великих цивилизациях. И
- ↑ После того как предлагаемый очерк был написан, Любовь Столица напечатала книгу «Раиня», где есть ряд превосходных стихотворений. Кузмин напечатал свои пленительные «Газэлы». Я прочел также замечательные стихи Аделаиды Герцык, которые еще не напечатаны. От трех названных поэтов и от Городецкого я жду истинно-художественных произведений.
