Страница:Бальмонт. Морское свечение. 1910.pdf/48

Самъ себѣ я былъ большой,
Чтобы листья мнѣ, въ шуршаньи,
Были въ тихомъ послушаньи,
Чтобы легкій вѣтеръ къ намъ
Шелъ, танцуя по верхамъ.

Мнѣ чудится, что Славянскій міръ былъ, мѣстами есть, и снова можетъ быть—такой свѣтлой, радостной зеленой дубравой, весенней дубравой, въ которой нѣжны свѣжіе листки и звонки веселыя переклички. Мы двоебожники, мы знаемъ Бѣлбога и Чернобога, но, когда два эти бога вели бесѣду-споръ, и когда въ историческихъ нашихъ судьбахъ мы увидѣли, что начинаетъ осиливать Чернобогъ, когда мы увидѣли, что

Какъ Хаосъ—міръ лѣсной,
Ужь поздно для лучей,
Ужь воронъ тьмы ночной
Прокаркалъ часъ ночей,

тогда мы съ творческимъ лукавствомъ сдѣлали самый мракъ красивымъ и звѣздоноснымъ, мы соединили Бѣлбога и Чернобога въ поэтическомъ дѣйствѣ, и, принявъ черный цвѣтъ, умножили число нашихъ красокъ. Мнѣ кажется, что это было такъ.

Бѣлбогъ съ Чернобогомъ былъ въ спорѣ,^[1]
Кто въ чарахъ красивыхъ сильнѣй.
Раскинулось темное Море,
Помчались потоки лучей.
И Солнце, во имя Бѣлбога,
Пронзило огнемъ глубину,
И въ высяхъ ночного чертога
Зажгло золотую Луну.
Но хитростью Бога Ночного
Несчетности яркихъ лучей
Зажглись, какъ безмолвное слово,
Во влажностяхъ темныхъ очей.
И ежели Небо красиво,—
Ночной оно чарой зажглось,
Какъ блескъ синевого отлива
На пышности черныхъ волосъ.
Такъ спорили долго и много
Два Бога, и міръ былъ смущенъ,—
И День полюбилъ Чернобога,
И Сумракъ въ Бѣлбога влюбленъ.

Въ черной оправѣ, красивой, какъ черный мраморъ и какъ эбеновое дерево, въ оправѣ, нетлѣющей въ паденіи столѣтій, какъ нетлѣненъ корабль викинговъ, построенный изъ чернаго дуба, Славянская мысль развернула широкую, свѣтлую картину, полную жизнерадостности,—смотришь на нее, и въ душѣ звенятъ колокольчики, смотришь на нее, и видишь сплетенія лучистыхъ призраковъ, присутствуешь при свадьбѣ міровыхъ Стихій. Зеленыя Святки, праздникъ цвѣтовъ, вѣютъ Вѣтры, Стрибоговы внуки, бѣшеной вѣдьмой кричатъ, и нѣжною флейтой чаруютъ, качаютъ вершины деревьевъ, заставляютъ листы цѣловаться, поютъ и поютъ, и поютъ. Лѣсные царьки, Золотые рожки, свѣтятъ въ ночахъ вдоль рѣкъ и въ чащѣ лѣсной, гдѣ звѣздится папороть, уводятъ въ Землю и выводятъ изъ Земли на вольный воздухъ, покажутъ рѣзныя чаши въ пещерахъ, и снова уманятъ на лѣсную поляну подъ лазурный пологъ, на которомъ означился пышною млечностью Птичій путь, Дорога душъ. Въ полдень пляшутъ Лѣсунки. Глядите.

Вонъ, въ одеждѣ паутинной,^[2]
Вмѣстѣ двѣ, и порознь три.
Волосъ свѣтлый, волосъ длинный,
И въ вѣнкахъ они, смотри.
Вонъ, еще, семья другая,

1. Белбог и Чернобог — стихотворение К. Д. Бальмонта. (прим. редактора Викитеки)
2. Лесунки — стихотворение К. Д. Бальмонта. (прим. редактора Викитеки)

Тот же текст в современной орфографии

Сам себе я был большой,
Чтобы листья мне, в шуршаньи,
Были в тихом послушаньи,
Чтобы легкий ветер к нам
Шел, танцуя по верхам.

Мне чудится, что Славянский мир был, местами есть, и снова может быть — такой светлой, радостной зеленой дубравой, весенней дубравой, в которой нежны свежие листки и звонки веселые переклички. Мы двоебожники, мы знаем Белбога и Чернобога, но, когда два эти бога вели беседу-спор, и когда в исторических наших судьбах мы увидели, что начинает осиливать Чернобог, когда мы увидели, что

Как Хаос — мир лесной,
Уж поздно для лучей,
Уж ворон тьмы ночной
Прокаркал час ночей,

тогда мы с творческим лукавством сделали самый мрак красивым и звездоносным, мы соединили Белбога и Чернобога в поэтическом действе, и, приняв черный цвет, умножили число наших красок. Мне кажется, что это было так.

Белбог с Чернобогом был в споре,^[1]
Кто в чарах красивых сильней.
Раскинулось темное Море,
Помчались потоки лучей.
И Солнце, во имя Белбога,
Пронзило огнем глубину,
И в высях ночного чертога
Зажгло золотую Луну.
Но хитростью Бога Ночного
Несчетности ярких лучей
Зажглись, как безмолвное слово,
Во влажностях темных очей.
И ежели Небо красиво, —
Ночной оно чарой зажглось,
Как блеск синевого отлива
На пышности черных волос.
Так спорили долго и много
Два Бога, и мир был смущен, —
И День полюбил Чернобога,
И Сумрак в Белбога влюблен.

В черной оправе, красивой, как черный мрамор и как эбеновое дерево, в оправе, нетлеющей в падении столетий, как нетленен корабль викингов, построенный из черного дуба, Славянская мысль развернула широкую, светлую картину, полную жизнерадостности, — смотришь на нее, и в душе звенят колокольчики, смотришь на нее, и видишь сплетения лучистых призраков, присутствуешь при свадьбе мировых Стихий. Зеленые Святки, праздник цветов, веют Ветры, Стрибоговы внуки, бешеной ведьмой кричат, и нежною флейтой чаруют, качают вершины деревьев, заставляют листы целоваться, поют и поют, и поют. Лесные царьки, Золотые рожки, светят в ночах вдоль рек и в чаще лесной, где звездится папороть, уводят в Землю и выводят из Земли на вольный воздух, покажут резные чаши в пещерах, и снова уманят на лесную поляну под лазурный полог, на котором означился пышною млечностью Птичий путь, Дорога душ. В полдень пляшут Лесунки. Глядите.

Вон, в одежде паутинной,^[2]
Вместе две, и порознь три.
Волос светлый, волос длинный,
И в венках они, смотри.
Вон, еще, семья другая,

1. Белбог и Чернобог — стихотворение К. Д. Бальмонта. (прим. редактора Викитеки)
2. Лесунки — стихотворение К. Д. Бальмонта. (прим. редактора Викитеки)