Страница:Бальмонт. Морское свечение. 1910.pdf/37

Сколько долгихъ тысячъ лѣтъ строятъ города,
Строятъ, нѣтъ ихъ,—а идетъ въ полѣ борозда,
И Микула новь святитъ, съ пашней говоритъ,
Ель онъ вывернулъ, сосну, въ борозду валитъ.
Ѣхалъ тутъ какой-то князь, витязь, что ли, онъ,
Подивился, посмотрѣлъ,—гулъ въ землѣ и стонъ.
«Кто ты будешь?» говоритъ. «Въ толкъ я не возьму.
Какъ тебя, скажи, назвать?» говоритъ ему.
А Микулушка взглянулъ, лошадь подхлестнулъ,
Крикнулъ весело,—въ лѣсу стонъ пошелъ и гулъ.
На наряднаго того поглядѣлъ слегка,
На такихъ онъ чрезъ вѣка смотритъ свысока.
«Вотъ какъ ржи я напахалъ, къ дому выволочу,
Къ дому выволочу, дома вымолочу.
Наварю гостямъ я пива, кликнутъ гости въ торжество:
Вѣкъ крестьянствовать Микулѣ, міръ—его, земля—его».

На ряду съ дышащими стихійной энергіей обликами Свѣтогора, Муромца и Микулы, на весенне-нарядныхъ тканяхъ народной мечты возникаютъ лики нѣжные, плѣняющіе тонкостью рисунка, завлекающіе какой-то женственной красотой, я сказалъ бы—чаруютъ той сладостью, которая ворожитъ намъ въ воздушныхъ созданьяхъ лазурно-золотой Итальянской живописи. Озаренные улыбкой и грезою образы нашихъ соблазнителей и мечтателей. Потокъ, о чемъ-то таинственно думающій, когда кругомъ всѣ пируютъ, и влюбляющійся потомъ въ Бѣлую Лебедь, которая таитъ въ лебединомъ своемъ ликѣ вѣдѣнье всѣхъ колдованій, и женскую красоту, и женскую любовь, столь причудливую и безконечную, что нужно пройти чрезъ возможность смерти, чтобы воистину приблизиться къ возможности полнаго счастья любви. Соловей Будиміровичъ, возлюбившій узорные корабли, цвѣтные яхонты, и за всѣ дары, привезенные въ Кіевъ, желающій имѣть—лишь уголокъ въ саду княжны Забавы. Будящій міръ любви, веселый Соловей знаетъ, что дѣлать. Онъ зоветъ съ своего червленаго корабля работныхъ людей и говоритъ:

Вы берите-ка топорики булатные скорѣй,
Снарядите дворъ въ саду мнѣ, межь узорчатыхъ вѣтвей,
Гдѣ Забава спитъ и грезитъ, въ часъ какъ Ночь въ звѣздахъ идетъ,
Въ часъ, какъ цвѣтомъ, бѣлымъ цвѣтомъ часто вишенье цвѣтетъ.

И теремъ, который задумываетъ для любви Соловей Будиміровичъ, неотразимъ, ибо онъ въ немъ отображаетъ и Солнце, и Мѣсяцъ, и звѣздныя зори. Не по-простому онъ любитъ, а по-мудреному, сердце его заглядываетъ въ другое, загрезившее сердце, черезъ тонкую область сліянья Земли и Небесъ, все, что есть красиваго въ мірѣ, онъ сливаетъ въ одну хрустальность—и въ этотъ хрустальный затонъ можетъ ли не заглядѣться душа. Юная княжна, проснувшись, изумляется сновидѣнью наяву, узорность зоветъ ее, сердце ея ждетъ, сердце ея уже любитъ, ибо дѣвическое сердце, не размышляя, чувствуетъ вниманье другой души, и вѣрно оцѣниваетъ степень любовной внимательности. Оцѣниваетъ—о, гадкое слово—чувствуетъ, просто чувствуетъ,—и что-то влечетъ, въ себя вовлекаетъ эту дѣвическую утреннюю нѣжность.

Вотъ идетъ Забава въ садъ свой, межь цвѣтовъ идетъ Княжна,^[1]
Теремъ первый—въ немъ все тихо, золотая тамъ казна.

1. Соловей Будимирович — стихотворение К. Д. Бальмонта. (прим. редактора Викитеки)

Тот же текст в современной орфографии

Сколько долгих тысяч лет строят города,
Строят, нет их, — а идет в поле борозда,
И Микула новь святит, с пашней говорит,
Ель он вывернул, сосну, в борозду валит.
Ехал тут какой-то князь, витязь, что ли, он,
Подивился, посмотрел, — гул в земле и стон.
«Кто ты будешь?» говорит. «В толк я не возьму.
Как тебя, скажи, назвать?» говорит ему.
А Микулушка взглянул, лошадь подхлестнул,
Крикнул весело, — в лесу стон пошел и гул.
На нарядного того поглядел слегка,
На таких он чрез века смотрит свысока.
«Вот как ржи я напахал, к дому выволочу,
К дому выволочу, дома вымолочу.
Наварю гостям я пива, кликнут гости в торжество:
Век крестьянствовать Микуле, мир — его, земля — его».

Наряду с дышащими стихийной энергией обликами Светогора, Муромца и Микулы, на весенне-нарядных тканях народной мечты возникают лики нежные, пленяющие тонкостью рисунка, завлекающие какой-то женственной красотой, я сказал бы — чаруют той сладостью, которая ворожит нам в воздушных созданьях лазурно-золотой Итальянской живописи. Озаренные улыбкой и грезою образы наших соблазнителей и мечтателей. Поток, о чём-то таинственно думающий, когда кругом все пируют, и влюбляющийся потом в Белую Лебедь, которая таит в лебедином своем лике веденье всех колдований, и женскую красоту, и женскую любовь, столь причудливую и бесконечную, что нужно пройти чрез возможность смерти, чтобы воистину приблизиться к возможности полного счастья любви. Соловей Будимирович, возлюбивший узорные корабли, цветные яхонты, и за все дары, привезенные в Киев, желающий иметь — лишь уголок в саду княжны Забавы. Будящий мир любви, веселый Соловей знает, что делать. Он зовет с своего червленого корабля работных людей и говорит:

Вы берите-ка топорики булатные скорей,
Снарядите двор в саду мне, меж узорчатых ветвей,
Где Забава спит и грезит, в час как Ночь в звездах идет,
В час, как цветом, белым цветом часто вишенье цветет.

И терем, который задумывает для любви Соловей Будимирович, неотразим, ибо он в нём отображает и Солнце, и Месяц, и звездные зори. Не по-простому он любит, а по-мудреному, сердце его заглядывает в другое, загрезившее сердце, через тонкую область слиянья Земли и Небес, всё, что есть красивого в мире, он сливает в одну хрустальность — и в этот хрустальный затон может ли не заглядеться душа. Юная княжна, проснувшись, изумляется сновиденью наяву, узорность зовет ее, сердце её ждет, сердце её уже любит, ибо девическое сердце, не размышляя, чувствует вниманье другой души, и верно оценивает степень любовной внимательности. Оценивает — о, гадкое слово — чувствует, просто чувствует, — и что-то влечет, в себя вовлекает эту девическую утреннюю нежность.

Вот идет Забава в сад свой, меж цветов идет Княжна,^[1]
Терем первый — в нём всё тихо, золотая там казна.

1. Соловей Будимирович — стихотворение К. Д. Бальмонта. (прим. редактора Викитеки)