И, склонясь на бархатъ нѣжный, я фантазіи безбрежной
70 Отдался душой мятежной: «Это — Воронъ, Воронъ, да.
«Но о чемъ твердитъ зловѣщій этимъ чернымъ «Никогда»,
Страшнымъ крикомъ «Никогда».
Я сидѣлъ, догадокъ полный и задумчиво-безмолвный,
Взоры птицы жгли мнѣ сердце, какъ огнистая звѣзда,
И съ печалью запоздалой, головой своей усталой,
Я прильнулъ къ подушкѣ алой, и подумалъ я тогда: —
Я одинъ, на бархатъ алый та, кого любилъ всегда,
Не прильнетъ ужь никогда.
Но постой, вокругъ темнѣетъ, и какъ будто кто-то вѣетъ,
80 То съ кадильницей небесной Серафимъ пришелъ сюда?
Въ мигъ неясный упоенья я вскричалъ: «Прости, мученье,
«Это Богъ послалъ забвенье о Ленорѣ навсегда,
«Пей, о, пей скорѣй забвенье о Ленорѣ навсегда!»
Каркнулъ Воронъ: «Никогда».
И вскричалъ я въ скорби страстной: «Птица ты иль духъ ужасный,
«Искусителемъ ли посланъ, иль грозой прибитъ сюда, —
И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной
70 Отдался душой мятежной: «Это — Ворон, Ворон, да.
«Но о чём твердит зловещий этим чёрным «Никогда»,
Страшным криком «Никогда».
Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,
Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,
И с печалью запоздалой, головой своей усталой,
Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда: —
Я один, на бархат алый та, кого любил всегда,
Не прильнёт уж никогда.
Но постой, вокруг темнеет, и как будто кто-то веет,
80 То с кадильницей небесной Серафим пришёл сюда?
В миг неясный упоенья я вскричал: «Прости, мученье,
Это Бог послал забвенье о Леноре навсегда,
Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!»
Каркнул Ворон: «Никогда».
И вскричал я в скорби страстной: «Птица ты иль дух ужасный,
Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, —
