И запахъ холодный, тяжелый, сырой,
Изъ гроба къ цвѣтамъ доносился порой.
И травы, обнявшись тоскливо съ цвѣтами,
Алмазными вдругъ заблистали слезами;
А вѣтеръ рыданья вездѣ разносилъ: —
Ихъ вздохи онъ въ гимнъ похоронный сложилъ.
И прежняя пышность цвѣтовъ увядала,
Какъ трупъ той богини, что ихъ оживляла;
Духъ тлѣнья въ саду омраченномъ виталъ,
20 И даже — кто слезъ въ своей жизни не зналъ —
И тотъ бы при видѣ его задрожалъ.
Подкралася осень, умчалося лѣто,
Туманы легли вмѣсто жгучаго свѣта,
Хоть солнце полудня сіяло порой,
Смѣясь надъ осенней погодой сырой.
И землю остывшую розы въ печали,
Какъ хлопьями снѣга, цвѣтами устлали;
И мертвенныхъ лилій и тусклыхъ бѣльцовъ
Виднѣлись толпы, точно рядъ мертвецовъ.
30 Индійскія травы съ живымъ ароматомъ
Блѣднѣли въ саду, разложеньемъ объятомъ,
И съ новымъ осеннимъ томительнымъ днемъ
Безмолвно роняли листокъ за листкомъ.
Багровые, темные, листья сухіе
Носились по вѣтру, какъ духи ночные: —
И вѣтеръ ихъ свистъ межь вѣтвей разносилъ,
И ужасъ на зябнущихъ птицъ наводилъ.
И запах холодный, тяжёлый, сырой,
Из гроба к цветам доносился порой.
И травы, обнявшись тоскливо с цветами,
Алмазными вдруг заблистали слезами;
А ветер рыданья везде разносил: —
Их вздохи он в гимн похоронный сложил.
И прежняя пышность цветов увядала,
Как труп той богини, что их оживляла;
Дух тленья в саду омрачённом витал,
20 И даже — кто слёз в своей жизни не знал —
И тот бы при виде его задрожал.
Подкралася осень, умчалося лето,
Туманы легли вместо жгучего света,
Хоть солнце полудня сияло порой,
Смеясь над осенней погодой сырой.
И землю остывшую розы в печали,
Как хлопьями снега, цветами устлали;
И мертвенных лилий и тусклых бельцов
Виднелись толпы́, точно ряд мертвецов.
30 Индийские травы с живым ароматом
Бледнели в саду, разложеньем объятом,
И с новым осенним томительным днём
Безмолвно роняли листок за листком.
Багровые, тёмные, листья сухие
Носились по ветру, как духи ночные: —
И ветер их свист меж ветвей разносил,
И ужас на зябнущих птиц наводил.
