Я говорю: Какое побужденье,
Какой толчокъ втеченьи долгихъ лѣтъ
Отшельника манилъ въ лѣсную чащу
Къ его безмолвной кельѣ? Что́ его
5 Въ пустынѣ укрѣпляться заставляло,
Какъ бы бросать тамъ навсегда свой якорь,
Пока онъ не смежитъ свои глаза,
Въ послѣдній разъ пославъ свой взглядъ прощальный
На солнце и на звѣзды? — О, не только
10 Страхъ предъ мечомъ грозящимъ, угрызенья,
Обиды непоправленныя рокомъ,
И оскорбленій боль неотомщенныхъ,
Такихъ, что отомстить за нихъ нельзя,
Растоптанная гордость, перемѣна
15 Въ благополучьи, ужасъ нищеты,
Что умъ на край безумія приводитъ,
Обманутая дружба, боль влеченья,
Въ другомъ не пробудившаго взаимность,
Съ отчаяніемъ слитая любовь,
20 Иль мука, что дошла до агоніи; —
Онъ не всегда бѣжалъ отъ нестерпимыхъ
Невыносимыхъ пытокъ; но нерѣдко,
Влекомый безмятежнымъ наслажденьемъ,
Онъ Счастія искалъ, свободы, мира;
25 Затѣмъ что въ нашемъ счастьи — ощущенье
Центральное есть миръ.
Я говорю: Какое побужденье,
Какой толчок в теченьи долгих лет
Отшельника мани́л в лесную чащу
К его безмолвной келье? Что его
5 В пустыне укрепляться заставляло,
Как бы бросать там навсегда свой якорь,
Пока он не смежит свои глаза,
В последний раз послав свой взгляд прощальный
На солнце и на звёзды? — О, не только
10 Страх пред мечом грозящим, угрызенья,
Обиды не поправленные роком,
И оскорблений боль неотомщённых,
Таких, что отомстить за них нельзя,
Растоптанная гордость, перемена
15 В благополучьи, ужас нищеты,
Что ум на край безумия приводит,
Обманутая дружба, боль влеченья,
В другом не пробудившего взаимность,
С отчаянием слитая любовь,
20 Иль мука, что дошла до агонии; —
Он не всегда бежал от нестерпимых
Невыносимых пыток; но нередко,
Влекомый безмятежным наслажденьем,
Он счастия искал, свободы, мира;
25 Затем что в нашем счастьи — ощущенье
Центральное есть мир.
