А иныя растаяли здѣсь на губахъ,
А иныя вотъ здѣсь на груди у меня.
На ладоняхъ иныя погасли, на бѣлыхъ рукахъ.
10 Вся я сіяю въ лучахъ,
Вся я вкусила огня.
Она развязала на поясѣ узелъ, и стала, нагая,
Вся въ трепетѣ, руки свои въ полумглѣ приходу его раскрывая.
Касанія рукъ его были — до воздуха, вѣтерковъ, молчанья, и ночи,
И солнце явилось въ глазахъ у нея, ослѣпило ей очи.
5 И его поцѣлуй, дрожащій и дикій, божескимъ полный сномъ,
Былъ какъ цвѣтокъ, какъ цвѣтокъ раскрытый, который срываютъ ртомъ.
Почему ты приходишь изъ прошлаго, изъ минувшаго,
Съ мечтами усталыми?
Что̀ мнѣ въ томъ, что ты грезилъ въ тѣхъ «что-то» уснувшаго,
Когда я еще не была съ губами этими алыми?
5 Не трогай прахъ мертвыхъ. Дымъ.
Я свѣтла.
Мои юные годы не болѣе тяжки мыслямъ моимъ,
Чѣмъ нѣжная тяжесть моихъ волосъ,
И цвѣты, что любовь въ нихъ вплела,
10 Въ брызгахъ росъ.
А иные растаяли здесь на губах,
А иные вот здесь на груди у меня.
На ладонях иные погасли, на белых руках.
10 Вся я сияю в лучах,
Вся я вкусила огня.
Она развязала на поясе узел, и стала, нагая,
Вся в трепете, руки свои в полумгле приходу его раскрывая.
Касания рук его были — до воздуха, ветерков, молчанья, и ночи,
И солнце явилось в глазах у неё, ослепило ей очи.
5 И его поцелуй, дрожащий и дикий, божеским полный сном,
Был как цветок, как цветок раскрытый, который срывают ртом.
Почему ты приходишь из прошлого, из минувшего,
С мечтами усталыми?
Что мне в том, что ты грезил в тех «что-то» уснувшего,
Когда я ещё не была с губами этими алыми?
5 Не трогай прах мёртвых. Дым.
Я светла.
Мои юные годы не более тяжки мыслям моим,
Чем нежная тяжесть моих волос,
И цветы, что любовь в них вплела,
10 В брызгах рос.
