Стройна я, смертные, какъ греза изваянья,
И грудь, что каждаго убила въ часъ его,
Поэту знать даетъ любовь и съ ней терзанье,
Безгласно-вѣчное, какъ вѣчно вещество.
5 Въ лазури я царю какъ сфинксъ непостижимый;
Какъ лебедь блѣдная, какъ снѣгъ я холодна;
Недвижна Красота, черты здѣсь нерушимы;
Не плачу, не смѣюсь, мнѣ смѣна не нужна.
Поэты предъ моимъ побѣдно-гордымъ ликомъ
10 Всѣ дни свои сожгутъ въ алканіи великомъ,
Духъ изучающій пребудетъ вѣкъ смущенъ;
Есть у меня для нихъ, послушныхъ, обаянье,
Два чистыхъ зеркала, гдѣ міръ преображенъ: —
Глаза, мои глаза, бездонное сіянье.
Стройна я, смертные, как грёза изваянья,
И грудь, что каждого убила в час его,
Поэту знать даёт любовь и с ней терзанье,
Безгласно-вечное, как вечно вещество.
5 В лазури я царю как сфинкс непостижимый;
Как лебедь бледная, как снег я холодна;
Недвижна Красота, черты здесь нерушимы;
Не плачу, не смеюсь, мне смена не нужна.
Поэты пред моим победно-гордым ликом
10 Все дни свои сожгут в алкании великом,
Дух изучающий пребудет век смущён;
Есть у меня для них, послушных, обаянье,
Два чистых зеркала, где мир преображён: —
Глаза, мои глаза, бездонное сиянье.
