людской моей природы, и какъ бы возвращаюсь къ тѣмъ часамъ, когда цѣлью для духа моего было творенье красоты, а вдыханіе благовонія было ему единственной отрадой въ работѣ и наслажденіемъ. И это есть какъ бы возвратъ къ первоначальнымъ днямъ, къ первичной свѣжести земного бытія“.
Касаясь всей Земли всемірной ощупью творческой любви, Словацкій, овѣянный шелестами травъ цвѣтущихъ и шумами вѣтра и Моря, сводитъ въ четкую руну свою основную мысль: „Ничто есть наука прошлаго, если предъ тобою всего грядущаго она не выявитъ. И вотъ въ книгахъ этихъ, въ книгахъ Бытія, открытою лежитъ тайна смерти и точно записанъ законъ дальнѣйшаго творчества: Жертва“.
Изъ Духа, для Духа, чрезъ жертву, къ солнцу Божественной мудрости. Чрезъ маски тѣлесности—къ лику истинному. Дорогой разсвѣтовъ, любви, и пониманья, отъ солнца до солнца, гирляндой созвѣздій, въ златоцвѣтность негаснущихъ Солнцъ.
людской моей природы, и как бы возвращаюсь к тем часам, когда целью для духа моего было творенье красоты, а вдыхание благовония было ему единственной отрадой в работе и наслаждением. И это есть как бы возврат к первоначальным дням, к первичной свежести земного бытия».
Касаясь всей Земли всемирной ощупью творческой любви, Словацкий, овеянный шелестами трав цветущих и шумами ветра и Моря, сводит в четкую руну свою основную мысль: «Ничто есть наука прошлого, если пред тобою всего грядущего она не выявит. И вот в книгах этих, в книгах Бытия, открытою лежит тайна смерти и точно записан закон дальнейшего творчества: Жертва».
Из Духа, для Духа, чрез жертву, к солнцу Божественной мудрости. Чрез маски телесности — к лику истинному. Дорогой рассветов, любви, и пониманья, от солнца до солнца, гирляндой созвездий, в златоцветность негаснущих Солнц.
