древнимъ скульпторомъ Паленке. „О, ты, который позднѣе явишь здѣсь свое лицо! если твой умъ разумѣетъ, ты спросишь, кто мы.—Кто мы? А! зарю спроси, спроси лѣсъ, волну спроси, спроси бурю, Океанъ спроси, спроси любовь! Спроси землю, землю страданья и землю любимую! Кто мы? А? Мы—земля!“ Это она же, невѣдомая и прекрасная, которая сказала, что она хочетъ быть красивой, хотя ея красота—кто знаетъ?—быть можетъ, будетъ причиной слезъ, эта таинственная царица, велѣла изваять слова: „Я—отдаленный голосъ Жизни, я—всемогущая Жизнь!“
23 мая. Мерида.—Вынужденное ожиданіе парохода, въ попутныхъ мѣстечкахъ. Рѣчные пароходы нагружаютъ пассажировъ и нагружаютъ бревна и скотъ. Послѣдній грузъ болѣе доходный и вѣрный, а потому да умалится слава человѣковъ и да умножится вниманіе къ скотамъ. Мы пріѣзжаемъ въ какую-нибудь Хонуту или Коатцакоалькосъ, тамъ есть деревья съ цвѣтами, и есть вкусные плоды мамэй. Пріятно. Но мы ждемъ часъ, два, три. Почему? Нужно нагрузить десять быковъ. Когда же? „Quién sabe?“ звучитъ вопросъ-отвѣтъ. Совершенно Русское: „А хто-жь его знаетъ?“ Это чудовищное „Quién sabe?“ Мексиканцы произносятъ съ преглупой улыбкой и пренагло смотрятъ при этомъ прямо въ глаза. „Quién sabe?“ восклицаетъ взбѣшенный Европеецъ. „Что же, быть можетъ, завтра?“ Онъ спрашиваетъ съ насмѣшкой, но ему невозмутимо отвѣчаютъ: „Быть можетъ. Вѣроятно, завтра“. И мы дѣйствительно стоимъ и ждемъ 12 часовъ, а потомъ чуть не столько же времени нагружаемъ десять toros, которые ревутъ, мычатъ, убѣгаютъ, и отнюдь не являютъ желанія отправиться въ ближайшій городокъ, гдѣ трусливые тореадоры будутъ упражняться надъ ними въ торомахіи, къ удовольствію тупоумной публики. „А, чччоррртъ васъ дери!“ произношу я скрежеща зубами, „завтра я уже долженъ былъ быть на руинахъ“. Проклятія я произношу сперва по-Русски, потомъ со вкусомъ, con mucho gusto, перевожу ихъ на Испанскій языкъ. Но меня не понимаютъ. Я въ въ странѣ, гдѣ не торопятся. Кстати, вѣдь это первая фраза, которой меня привѣтствовали въ Мексикѣ. Когда мы прибыли въ Вера-Крусъ (какъ это было уже давно!), и въ первомъ же отелѣ я началъ нетерпѣливо о чемъ-то разспрашивать, хозяинъ заботливо освѣдомился: „Вы изъ Европы?“ И послѣ моего утвердительнаго отвѣта дружелюбно посовѣтовалъ: „Такъ запомните же: вы въ странѣ, гдѣ нельзя торопиться“.
28 мая. Мерида.—Кажется, Солнце прекратитъ мое письмо. Уже второй день оно такъ неистово жжетъ. Подъ вліяніемъ солнца сіэсты, близкія и далекія отъ меня качалки наполнились спящими людьми.
древним скульптором Паленке. «О, ты, который позднее явишь здесь свое лицо! если твой ум разумеет, ты спросишь, кто мы. — Кто мы? А! зарю спроси, спроси лес, волну спроси, спроси бурю, Океан спроси, спроси любовь! Спроси землю, землю страданья и землю любимую! Кто мы? А? Мы — земля!» Это она же, неведомая и прекрасная, которая сказала, что она хочет быть красивой, хотя её красота — кто знает? — быть может, будет причиной слез, эта таинственная царица, велела изваять слова: «Я — отдаленный голос Жизни, я — всемогущая Жизнь!»
23 мая. Мерида. — Вынужденное ожидание парохода, в попутных местечках. Речные пароходы нагружают пассажиров и нагружают бревна и скот. Последний груз более доходный и верный, а потому да умалится слава человеков и да умножится внимание к скотам. Мы приезжаем в какую-нибудь Хонуту или Коатцакоалькос, там есть деревья с цветами, и есть вкусные плоды мамэй. Приятно. Но мы ждем час, два, три. Почему? Нужно нагрузить десять быков. Когда же? «Quién sabe?» звучит вопрос-ответ. Совершенно Русское: «А хто ж его знает?» Это чудовищное «Quién sabe?» Мексиканцы произносят с преглупой улыбкой и пренагло смотрят при этом прямо в глаза. «Quién sabe?» восклицает взбешенный Европеец. «Что же, быть может, завтра?» Он спрашивает с насмешкой, но ему невозмутимо отвечают: «Быть может. Вероятно, завтра». И мы действительно стоим и ждем 12 часов, а потом чуть не столько же времени нагружаем десять toros, которые ревут, мычат, убегают, и отнюдь не являют желания отправиться в ближайший городок, где трусливые тореадоры будут упражняться над ними в торомахии, к удовольствию тупоумной публики. «А, чччорррт вас дери!» произношу я скрежеща зубами, «завтра я уже должен был быть на руинах». Проклятия я произношу сперва по-Русски, потом со вкусом, con mucho gusto, перевожу их на Испанский язык. Но меня не понимают. Я в стране, где не торопятся. Кстати, ведь это первая фраза, которой меня приветствовали в Мексике. Когда мы прибыли в Вера-Крус (как это было уже давно!), и в первом же отеле я начал нетерпеливо о чём-то расспрашивать, хозяин заботливо осведомился: «Вы из Европы?» И после моего утвердительного ответа дружелюбно посоветовал: «Так запомните же: вы в стране, где нельзя торопиться».
28 мая. Мерида. — Кажется, Солнце прекратит мое письмо. Уже второй день оно так неистово жжет. Под влиянием солнца сиэсты, близкие и далёкие от меня качалки наполнились спящими людьми.
