но съ блестящими невинными глазами. Мнѣ хотѣлось ей сдѣлать что-нибудь пріятное въ ея бѣдной жизни. Сейчасъ, когда я говорю о ней, я чувствую, что эта дѣвушка дорога мнѣ. Но я не увижу ее больше никогда. Такія бываютъ тучки на закатѣ. Воздушныя, онѣ свѣтятся, и быстро таютъ, гаснутъ лучи, воздухъ холоднѣе, и Небо грустнѣе.
Я надѣлъ leggings и вскочилъ на лошадь съ такой рѣшительностью, какъ будто былъ записной ѣздокъ. Правда, это—странное чувство. Я ѣздилъ верхомъ всего разъ десять въ жизни,—разъ на Ай-Петри, разъ на Кавказѣ, въ Кабардинской области, и нѣсколько разъ мальчикомъ въ деревнѣ. Но тутъ я почувствовалъ какую-то странную увѣренность въ себѣ, силу и ловкость тѣла, и счастье, покойную радость. Мнѣ было удобнѣе и естественнѣе въ сѣдлѣ, на хорошемъ конѣ, среди горъ, нежели на стулѣ въ библіотекѣ. Первыя минуты я быстро и внимательно изучалъ нравъ лошади, замѣчалъ, какъ она идетъ, шагомъ, рысью, и галопомъ, пуглива ли она, послушна ли. Скоро увидѣлъ, что она имѣетъ наклонность заноситься вскачь и постоянно уклоняться влѣво. Эта послѣдняя особенность, невинная на равнинѣ, оказалась весьма нежеланной, когда путь пошелъ по узкимъ тропинкамъ и слѣва были пропасти въ нѣсколько сотъ саженей.
На другой день мы поѣхали въ Куэрнаваку. Дорога идетъ среди горъ, надъ роскошными долинами, величественными какъ Океанъ,—лѣса, пропасти, синія дали, цвѣты, цвѣтущія деревья, озерныя зеркальности. Во многихъ мѣстахъ я вспоминалъ Военно-Грузинскую дорогу. Куэрнавака—живописный городъ; сюда съѣзжаются отдыхать. Въ отелѣ La Bella Vista, гдѣ мы остановились, была масса цвѣтовъ, „огненный кустъ“, и красныя лиліи, и розы; цвѣтныя стекла радостно играли подъ солнцемъ, а изъ окна моей комнаты я видѣлъ вѣнчанныя снѣгомъ громады вулкановъ, Ицтакстигуатль и Попокатепетль. Ночью я долго смотрѣлъ на опрокинутый узоръ Большой Медвѣдицы. На слѣдующій день намъ подали верховыхъ лошадей.
Нѣсколько разъ мнѣ было жутко, когда приходилось спускаться по скатамъ, имѣвшимъ видъ чуть не вертикальной стѣны, такъ что нужно было совсѣмъ откидываться въ сѣдлѣ, дабы не соскользнуть. Проводникъ, мексиканскій мальчишка, лѣтъ семнадцати, съ которымъ я все время болталъ по-испански, сбился съ дороги и мы блуждали по горамъ. Это было къ моей выгодѣ: онъ противъ воли показалъ мнѣ прекраснѣйшія стремнины, на днѣ которыхъ бѣжали горные ручьи, мѣстами образуя водопады. Пути почти не было. Камни и камни. Спуски и
но с блестящими невинными глазами. Мне хотелось ей сделать что-нибудь приятное в её бедной жизни. Сейчас, когда я говорю о ней, я чувствую, что эта девушка дорога мне. Но я не увижу ее больше никогда. Такие бывают тучки на закате. Воздушные, они светятся, и быстро тают, гаснут лучи, воздух холоднее, и Небо грустнее.
Я надел leggings и вскочил на лошадь с такой решительностью, как будто был записной ездок. Правда, это — странное чувство. Я ездил верхом всего раз десять в жизни, — раз на Ай-Петри, раз на Кавказе, в Кабардинской области, и несколько раз мальчиком в деревне. Но тут я почувствовал какую-то странную уверенность в себе, силу и ловкость тела, и счастье, покойную радость. Мне было удобнее и естественнее в седле, на хорошем коне, среди гор, нежели на стуле в библиотеке. Первые минуты я быстро и внимательно изучал нрав лошади, замечал, как она идет, шагом, рысью, и галопом, пуглива ли она, послушна ли. Скоро увидел, что она имеет наклонность заноситься вскачь и постоянно уклоняться влево. Эта последняя особенность, невинная на равнине, оказалась весьма нежеланной, когда путь пошел по узким тропинкам и слева были пропасти в несколько сот саженей.
На другой день мы поехали в Куэрнаваку. Дорога идет среди гор, над роскошными долинами, величественными как Океан, — леса, пропасти, синие дали, цветы, цветущие деревья, озерные зеркальности. Во многих местах я вспоминал Военно-Грузинскую дорогу. Куэрнавака — живописный город; сюда съезжаются отдыхать. В отеле La Bella Vista, где мы остановились, была масса цветов, «огненный куст», и красные лилии, и розы; цветные стекла радостно играли под солнцем, а из окна моей комнаты я видел венчанные снегом громады вулканов, Ицтакстигуатль и Попокатепетль. Ночью я долго смотрел на опрокинутый узор Большой Медведицы. На следующий день нам подали верховых лошадей.
Несколько раз мне было жутко, когда приходилось спускаться по скатам, имевшим вид чуть не вертикальной стены, так что нужно было совсем откидываться в седле, дабы не соскользнуть. Проводник, мексиканский мальчишка, лет семнадцати, с которым я всё время болтал по-испански, сбился с дороги и мы блуждали по горам. Это было к моей выгоде: он против воли показал мне прекраснейшие стремнины, на дне которых бежали горные ручьи, местами образуя водопады. Пути почти не было. Камни и камни. Спуски и
