Страница:Бальмонт. Змеиные цветы. 1910.pdf/27

Эта страница была вычитана


ужасающая бойня. Быки были на рѣдкость сильны и свирѣпы, а тореадоры до отвратительности неловки и трусливы. У меня какъ будто помутился разсудокъ отъ вида крови и труповъ. По случайности мы сидѣли притомъ во второмъ ряду внизу, т.-е. въ нѣсколькихъ аршинахъ отъ арены, и я въ первый разъ видѣлъ все такъ близко. Два быка перескочили черезъ барьеръ. Это могло имѣть опредѣленныя послѣдствія для любого изъ перваго и второго ряда, но все обошлось благополучно. Эти секунды только и были хороши, да еще нѣсколько секундъ, когда быкъ дважды чуть не поднялъ на рога убѣгающихъ клауновъ этого мерзкаго зрѣлища, спасшихся въ послѣдній крайній мигъ. Я искренно желалъ смерти кому-либо изъ этихъ отверженцевъ, и быкъ казался мнѣ, какъ весной въ Мадридѣ, благороднымъ животнымъ, умирающимъ съ достоинствомъ. Человѣки отвратительны. Публика, хохочущая на умирающихъ лошадей—жестокій кошмаръ. Я былъ въ аду. Я боленъ. Мнѣ невыносимъ видъ людей.

6 марта.—Ночь, полная гнетущихъ сновидѣній. Я какъ въ туманѣ сегодня. И опять этотъ городъ, который есть каррикатура Европейскихъ городовъ. И опять, и опять въ газетахъ описаніе ужасовъ, которые совершаются въ Россіи. Въ несчастный часъ я уѣхалъ изъ Россіи, оттуда, гдѣ мучаются, переживаютъ незабвенную страницу исторіи. Мнѣ часто кажется, что я ужъ не живу. Точно я во снѣ. И вдругъ снова проснется чувство радости оттого, что я вижу цвѣты и странныя деревья, оттого, что Солнце грѣетъ, и въ Небѣ нѣжныя краски. Горло сжимается. Слезы жгутъ и слѣпятъ глаза. Я сокращу пребываніе здѣсь, но все же я долженъ сдѣлать то, что началъ, увидѣть новое, войти душой въ невѣдомый міръ. Мнѣ дана моя участь. Моя судьба—быть зеркаломъ душъ.

„О, я отъ призраковъ больна“,
Печалилась Шалотъ…

Ты помнишь Тэннисона?—Я муравей. Какой я альбатросъ! Я инструментъ, по струнамъ котораго проносится вѣтеръ. Другіе слушаютъ музыку, но, когда вѣтеръ улетаетъ, я лишь деревянный гробъ съ безмолвными струнами. Мой свѣтъ не свѣтитъ мнѣ, хотя я источникъ свѣта. Я тѣнь, призракъ. Я печаль.

7 марта.—Мехико—противный, неинтересный городъ. Испанцы уничтожили все своеобразное и безчестно европеизировали этотъ нѣкогда славный Теноктитланъ. Жизнь дороже, чѣмъ я расчитывалъ, и


Тот же текст в современной орфографии

ужасающая бойня. Быки были на редкость сильны и свирепы, а тореадоры до отвратительности неловки и трусливы. У меня как будто помутился рассудок от вида крови и трупов. По случайности мы сидели притом во втором ряду внизу, т. е. в нескольких аршинах от арены, и я в первый раз видел всё так близко. Два быка перескочили через барьер. Это могло иметь определенные последствия для любого из первого и второго ряда, но всё обошлось благополучно. Эти секунды только и были хороши, да еще несколько секунд, когда бык дважды чуть не поднял на рога убегающих клаунов этого мерзкого зрелища, спасшихся в последний крайний миг. Я искренно желал смерти кому-либо из этих отверженцев, и бык казался мне, как весной в Мадриде, благородным животным, умирающим с достоинством. Человеки отвратительны. Публика, хохочущая на умирающих лошадей — жестокий кошмар. Я был в аду. Я болен. Мне невыносим вид людей.

6 марта. — Ночь, полная гнетущих сновидений. Я как в тумане сегодня. И опять этот город, который есть карикатура Европейских городов. И опять, и опять в газетах описание ужасов, которые совершаются в России. В несчастный час я уехал из России, оттуда, где мучаются, переживают незабвенную страницу истории. Мне часто кажется, что я уж не живу. Точно я во сне. И вдруг снова проснется чувство радости оттого, что я вижу цветы и странные деревья, оттого, что Солнце греет, и в Небе нежные краски. Горло сжимается. Слезы жгут и слепят глаза. Я сокращу пребывание здесь, но всё же я должен сделать то, что начал, увидеть новое, войти душой в неведомый мир. Мне дана моя участь. Моя судьба — быть зеркалом душ.

«О, я от призраков больна»,
Печалилась Шалот…

Ты помнишь Тэннисона? — Я муравей. Какой я альбатрос! Я инструмент, по струнам которого проносится ветер. Другие слушают музыку, но, когда ветер улетает, я лишь деревянный гроб с безмолвными струнами. Мой свет не светит мне, хотя я источник света. Я тень, призрак. Я печаль.

7 марта. — Мехико — противный, неинтересный город. Испанцы уничтожили всё своеобразное и бесчестно европеизировали этот некогда славный Теноктитлан. Жизнь дороже, чем я рассчитывал, и