И хотя знакъ i столь жалостно извитъ, какъ согнутый тростникъ, съ жемчужинами по краямъ, этотъ изгибъ—я хочу.
Я хочу, чтобъ этотъ изогнутый тростникъ съ жемчужинами по краямъ былъ изваянъ съ моимъ изображеніемъ, предъ взоромъ глазъ моихъ, на вершинѣ моего лица.
Между тѣмъ какъ хочу я, чтобы ликъ мой далъ мнѣ власть опьяняющую—недобрую власть, быть можетъ? причину слезъ, кто знаетъ? лица̀ маленькой дѣвочки изваяніе, милое и нѣжное—я хочу.
Нѣжное могущество, сладостное величіе, долговѣчность во времени, чрезъ него—я хочу.
Руку Царицы, созданную, чтобъ носить жемчуга, голову дѣвочки, чья стыдливая прелесть напоминаетъ дѣтство народа-ловца жемчуговъ, причину и основу могущества нашихъ ваяній—я возглашаю, и это хочу.
Быть можетъ, онъ, тотъ, онъ—призывъ, онъ—вождь, народъ юный, могучій, первый возставшій, мной призванный къ своему возвеличенью, онъ, которому я—вождь, я—призывъ, знамя, который я чту, люблю—онъ будетъ позднѣе, мало-по-малу, разрушенъ—кто знаетъ? кто знаетъ?
Развернувъ тогда крылья знанья, осторожная, я пойду. Я покажу, я хочу, я покажу, я заставлю увидѣть величіе Мудрости, нѣжныя уста Начертаній Священныхъ раскрою.
Могучая, смѣлая, быстрая, надъ скорбью я возведу его, которая вращаетъ, вертитъ, кружитъ, свиваетъ, я покорю ее, я—Гулъ отдаленный Жизни, Жизнь Всемогущая—я.
Отъ взора моего изгоню я жестокую цѣпь, уничтожу, связующую, я возвеличу величіе народа и столицы его охранять я буду заботливо, охранять безгранность его величія, и, какъ коршунъ, парящій надъ вершиной, имъ буду возвеличена я.
„Ты навсегда, о, народъ Майи, сохранилъ память минувшаго“, скажетъ устами Священныхъ Начертаній гулъ отдаленный.
Давно, очень давно, послѣ того какъ пришелъ жестокій человѣкъ, проклятый козелъ быстрый, легконогій, скребло жесткокожихъ, тотъ, который пожираетъ хлѣбъ изъ глотки каждаго, безконечныя скорби настали тогда, печали безчисленныя.
И потомъ, позднѣе, Великій Старецъ, Великій Древній Справедли-
И хотя знак i столь жалостно извит, как согнутый тростник, с жемчужинами по краям, этот изгиб — я хочу.
Я хочу, чтоб этот изогнутый тростник с жемчужинами по краям был изваян с моим изображением, пред взором глаз моих, на вершине моего лица.
Между тем как хочу я, чтобы лик мой дал мне власть опьяняющую — недобрую власть, быть может? причину слез, кто знает? лица́ маленькой девочки изваяние, милое и нежное — я хочу.
Нежное могущество, сладостное величие, долговечность во времени, чрез него — я хочу.
Руку Царицы, созданную, чтоб носить жемчуга, голову девочки, чья стыдливая прелесть напоминает детство народа-ловца жемчугов, причину и основу могущества наших ваяний — я возглашаю, и это хочу.
Быть может, он, тот, он — призыв, он — вождь, народ юный, могучий, первый восставший, мной призванный к своему возвеличенью, он, которому я — вождь, я — призыв, знамя, который я чту, люблю — он будет позднее, мало-помалу, разрушен — кто знает? кто знает?
Развернув тогда крылья знанья, осторожная, я пойду. Я покажу, я хочу, я покажу, я заставлю увидеть величие Мудрости, нежные уста Начертаний Священных раскрою.
Могучая, смелая, быстрая, над скорбью я возведу его, которая вращает, вертит, кружит, свивает, я покорю ее, я — Гул отдаленный Жизни, Жизнь Всемогущая — я.
От взора моего изгоню я жестокую цепь, уничтожу, связующую, я возвеличу величие народа и столицы его охранять я буду заботливо, охранять безгранность его величия, и, как коршун, парящий над вершиной, им буду возвеличена я.
«Ты навсегда, о, народ Майи, сохранил память минувшего», скажет устами Священных Начертаний гул отдаленный.
Давно, очень давно, после того как пришел жестокий человек, проклятый козел быстрый, легконогий, скребло жесткокожих, тот, который пожирает хлеб из глотки каждого, бесконечные скорби настали тогда, печали бесчисленные.
И потом, позднее, Великий Старец, Великий Древний Справедли-
