Навѣсы его лепестковые,
20 Все новые свѣсы и новые,
Цвѣтящійся гроздьями бредъ.
Они разжимались какъ молніи,
Спрядались въ ковры огнебрызгами,
Держались подолгу какъ радуги,
25 Цвѣли воскуреньемъ зарницъ.
Но въ странной пустынѣ молчанія
Нигдѣ не дрожало звучаніе,
Ни духовъ, ни звѣря, ни птицъ.
Прошли безконечности времени,
30 Лазурное облако ширилось,
Рѣка уходила къ безбрежности,
Русло перешло на уклонъ.
Вдругъ даль съ тѣневыми предѣлами
Грудями зазыбилась бѣлыми,
35 И долгій возникъ перезвонъ.
Два бѣлыя тѣла, двѣ женщины,
Одна какъ заря, златокудрая,
Другая съ полночными косами,
Но обѣ одѣты въ вѣка.
40 И въ бѣшеный вихрь, вереницами,
Псалмы полетѣли за птицами,
И брызгала кровью рѣка.
Навесы его лепестковые,
20 Всё новые свесы и новые,
Цветящийся гроздьями бред.
Они разжимались как молнии,
Спрядались в ковры огнебрызгами,
Держались подолгу как радуги,
25 Цвели воскуреньем зарниц.
Но в странной пустыне молчания
Нигде не дрожало звучание,
Ни духов, ни зверя, ни птиц.
Прошли бесконечности времени,
30 Лазурное облако ширилось,
Река уходила к безбрежности,
Русло перешло на уклон.
Вдруг даль с теневыми пределами
Грудями зазыбилась белыми,
35 И долгий возник перезвон.
Два белые тела, две женщины,
Одна как заря, златокудрая,
Другая с полночными косами,
Но обе одеты в века.
40 И в бешеный вихрь, вереницами,
Псалмы полетели за птицами,
И брызгала кровью река.
