сказывалъ, что, если Тютчевъ и не пріобрѣтетъ громкой славы, онъ намного переживетъ тѣхъ поэтовъ, которые были въ то время знаменитостью. Онъ предсказывалъ ему также глубокую симпатію всѣхъ тѣхъ, кому дорога русская поэзія, и его предсказаніе сбылось буквально. За двумя исключеніями (Фофановъ и Лохвицкая), всѣ наиболѣе талантливые поэты современной Россіи, Брюсовъ, Сологубъ, Зинаида Гиппіусъ, Мережковскій, и другіе, видятъ въ Тютчевѣ лучшаго своего учителя. Сотни и сотни людей, не пишущихъ стиховъ, читаютъ Тютчева съ высокимъ наслажденіемъ, и знаютъ теперь, съ кѣмъ они имѣютъ дѣло, беря въ руки маленькій сборникъ его произведеній. Эта небольшая книга стихотвореній, всегда сжатыхъ и полныхъ глубокаго содержанія, какъ говоритъ Фетъ, „томовъ премногихъ тяжелѣй“.
То, что сдѣлали Вордсвортъ и Шелли для Англіи, Тютчевъ сдѣлалъ для Россіи: поэтъ-пантеистъ, онъ первый изъ русскихъ поэтовъ проникъ въ душу Природы.
Первый изъ русскихъ поэтовъ, онъ понялъ великую философскую сложность жизни Природы, ея художественное единство, и полную ея независимость отъ человѣческой жизни, со всѣми нашими помыслами, дѣйствіями, и страстями. Въ то время какъ Пушкинъ, Лермонтовъ, и современные ихъ подражатели, описываютъ Природу, Тютчевъ, также какъ и Фетъ, возсоздаетъ ее, какъ живую сущность, видитъ въ ней не раму къ картинѣ, а самую картину. Владиміръ Соловьевъ справедливо отмѣтилъ одну черту, выдѣляющую Тютчева не только изъ числа поэтовъ русскихъ, но и поэтовъ общеевропейскихъ: говоря о Природѣ, поэты, въ большинствѣ случаевъ, нисколько не вѣрятъ, въ глубинѣ души, въ то, что они говорятъ объ ея одухотворенной жизни; они заставляютъ цвѣты улыбаться, вѣтеръ дышать, волны дрожать отъ нѣжности или безпокойства, но сами они смотрятъ на все это только какъ на поэзію, будучи въ то же время глубоко убѣждены, что Природа не болѣе, какъ механизмъ. У большинства русскихъ и европейскихъ поэтовъ можно отчетливо прослѣдить такое противорѣчіе между внутреннимъ убѣжденіемъ и поэтическими пріемами.
Никогда этого не можетъ случиться съ истиннымъ поэтомъ-пантеистомъ. У Гёте, у Шелли, у Тютчева убѣжденіе въ томъ, что Природа есть сущность одухотворенная, гармонически сливается съ поэтическимъ ихъ творчествомъ, рисующимъ Природу живой. Тютчевъ искренно вѣритъ, болѣе
сказывал, что, если Тютчев и не приобретет громкой славы, он намного переживет тех поэтов, которые были в то время знаменитостью. Он предсказывал ему также глубокую симпатию всех тех, кому дорога русская поэзия, и его предсказание сбылось буквально. За двумя исключениями (Фофанов и Лохвицкая), все наиболее талантливые поэты современной России, Брюсов, Сологуб, Зинаида Гиппиус, Мережковский, и другие, видят в Тютчеве лучшего своего учителя. Сотни и сотни людей, не пишущих стихов, читают Тютчева с высоким наслаждением, и знают теперь, с кем они имеют дело, беря в руки маленький сборник его произведений. Эта небольшая книга стихотворений, всегда сжатых и полных глубокого содержания, как говорит Фет, «томов премногих тяжелей».
То, что сделали Вордсворт и Шелли для Англии, Тютчев сделал для России: поэт-пантеист, он первый из русских поэтов проник в душу Природы.
Первый из русских поэтов, он понял великую философскую сложность жизни Природы, её художественное единство, и полную её независимость от человеческой жизни, со всеми нашими помыслами, действиями, и страстями. В то время как Пушкин, Лермонтов, и современные их подражатели, описывают Природу, Тютчев, также как и Фет, воссоздает ее, как живую сущность, видит в ней не раму к картине, а самую картину. Владимир Соловьев справедливо отметил одну черту, выделяющую Тютчева не только из числа поэтов русских, но и поэтов общеевропейских: говоря о Природе, поэты, в большинстве случаев, нисколько не верят, в глубине души, в то, что они говорят об её одухотворенной жизни; они заставляют цветы улыбаться, ветер дышать, волны дрожать от нежности или беспокойства, но сами они смотрят на всё это только как на поэзию, будучи в то же время глубоко убеждены, что Природа не более, как механизм. У большинства русских и европейских поэтов можно отчетливо проследить такое противоречие между внутренним убеждением и поэтическими приемами.
Никогда этого не может случиться с истинным поэтом-пантеистом. У Гёте, у Шелли, у Тютчева убеждение в том, что Природа есть сущность одухотворенная, гармонически сливается с поэтическим их творчеством, рисующим Природу живой. Тютчев искренно верит, более
