сеннаго, возникаютъ острова созерцанія и дѣйственности, расцвѣчаются кипучею жизнью береговыя полосы Земли, живутъ яркой жизнью внутреннія страны, быть можетъ, любящія Море еще больше, въ силу внутренней тоски по Морю, живутъ обособленной своей жизнью дни и вѣка, тысячелѣтія и цѣлые ряды тысячелѣтій, а умрутъ,—умереть всетаки не могутъ, ибо, что разъ горѣло, то уже свѣтитъ всегда, отраженнымъ, преображеннымъ, разсѣяннымъ свѣтомъ, разбросаннымъ, какъ бываютъ разбросаны вѣтромъ и птицами сѣмена низинныхъ растеній, попадающія на Эверестъ и Чимборасо, и какъ отъ цвѣтка къ далекому цвѣтку разбросана цвѣточная зиждительная пыль звенящими пчелами, позлатившими себя поцѣлуемъ съ цвѣткомъ, и какъ бываютъ разбросаны жесткою рукою неживыя сѣмена по продольнымъ бороздамъ, чтобы смерть превратилась въ жизнь, и чтобы черныя глыбы стали веселящимъ глазъ изумрудомъ, а позднѣй шелестящею сказкою золота. Побыть мечтой на всѣхъ міровыхъ поляхъ, и ото всѣхъ вернуться обогащеннымъ;—помедлить надъ голубымъ и желтымъ Ниломъ, въ этой единственной долинѣ, не знающей дождей, но изукрашенной голубыми и розовыми лотосами, любящими влагу, насмотрѣться вдоволь на красавца растеній, стройный папирусъ, столь же священный въ своей ритуальной взнесенности, какъ ритуально-священны всѣ изваянья Боговъ и Богинь Египта, и всѣ очертанья и краски Египетской живописи;—унестись къ тропическимъ лѣсамъ Майи и Мексики, гдѣ звучатъ птицы-флейты, и лакомятся пылью цвѣтовъ быстрыя колибри, находящіяся въ вѣчномъ движеніи, прислушаться къ ропотамъ древнихъ Космогоній, нарвать тамъ стеблей маиса, и много-много сорвать волнующихъ чашъ орхидейныхъ, межь бѣлаго майскаго цвѣта, и красно-лиловыхъ гроздій растенья, чье имя есть огненный кустъ;—побыть въ древней
сенного, возникают острова созерцания и действенности, расцвечаются кипучею жизнью береговые полосы Земли, живут яркой жизнью внутренние страны, быть может, любящие Море еще больше, в силу внутренней тоски по Морю, живут обособленной своей жизнью дни и века, тысячелетия и целые ряды тысячелетий, а умрут, — умереть всё-таки не могут, ибо, что раз горело, то уже светит всегда, отраженным, преображенным, рассеянным светом, разбросанным, как бывают разбросаны ветром и птицами семена низинных растений, попадающие на Эверест и Чимборасо, и как от цветка к далекому цветку разбросана цветочная зиждительная пыль звенящими пчелами, позлатившими себя поцелуем с цветком, и как бывают разбросаны жесткою рукою неживые семена по продольным бороздам, чтобы смерть превратилась в жизнь, и чтобы черные глыбы стали веселящим глаз изумрудом, а поздней шелестящею сказкою золота. Побыть мечтой на всех мировых полях, и ото всех вернуться обогащенным; — помедлить над голубым и желтым Нилом, в этой единственной долине, не знающей дождей, но изукрашенной голубыми и розовыми лотосами, любящими влагу, насмотреться вдоволь на красавца растений, стройный папирус, столь же священный в своей ритуальной взнесенности, как ритуально-священны все изваянья Богов и Богинь Египта, и все очертанья и краски Египетской живописи; — унестись к тропическим лесам Майи и Мексики, где звучат птицы-флейты, и лакомятся пылью цветов быстрые колибри, находящиеся в вечном движении, прислушаться к ропотам древних Космогоний, нарвать там стеблей маиса, и много-много сорвать волнующих чаш орхидейных, меж белого майского цвета, и красно-лиловых гроздий растенья, чье имя есть огненный куст; — побыть в древней
