мыслят по аналогии с «наукой об индивидуальной душе» как «науку о народном духе». А «т. к. дух народа живет только в индивидах и не имеет существования особенного от индивидуального духа, то и в нем естественно совершаются, как и в последнем, только те же основные процессы, к-рые ближе разъясняет индивидуальная психология».
Так, лингвистический индивидуализм 19 века ищет и находит индивидуального носителя языковой деятельности, именуемого «народным духом»; а когда это романтическое представление рушится, влиятельнейший представитель «этнической психологии» конца прошлого века Вундт (1832—1920) опять возвращается, пользуясь употребленным в полемике с ним выражением Г. Пауля, «к точке зрения говорящего индивида».
И так же замирают идеи Я. Гримма. Уже Бопп, как мы видели, противопоставил «истории» в понимании Гримма свою «естественную историю языка». И то же «неисторическое» содержание продолжают вкладывать в термин «историческое языкознание» младограмматики: ярый защитник «истории языка», отрицающий «неисторическое» рассмотрение языка как ненаучное, как «несовершенно историческое», Г. Пауль в своих «Prinzipien der Sprachgeschichte» не выходит за пределы натуралистического мышления. На отсутствие синтетического подхода к языку у младограмматиков горько сетуют и представители старого филологического метода, как например Курциус (1820—85).
Наука о языке в 20 в. Основные достижения. Подводя итоги на рубеже двух веков, компаративная лингвистика могла с гордостью указать на ряд достижений, утверждавших за ней право называться точной наукой. Работа собирательно-описательная значительно продвинулась вперед: если «Митридат» Аделунга, подводящий итоги работе 18 в., знает ок. 500 языков, то вышедший в 1924 обзор «Les langues du monde» перечисляет их свыше 2.000. Наряду с расширением и уточнением сведений о живых языках (что впрочем при подчеркнутой «чисто научной установке» Я. отнюдь не препятствует «вымиранию» яз. в результате насильственной ассимиляции и колонизационной политики) Я. 19 и 20 вв. обогащается множеством материалов, полученных в результате дешифровки языковых памятников древности — египетского языка (Шамполлионом в 1822), клинописи (одновременно рядом ученых в сер. 19 века) и др.
В области индо-европейских языков соотношения между фонетическими (и отчасти морфологическими) системами отдельных языков и отдельных стадий развития того же языка установлены были с такою точностью, что порой оказывалось достаточным запомнить несколько так назыв. «фонетических законов», чтобы свободно переводить звуковую форму слова одной эпохи языка в другую, одного диалекта в другой. Эта система, объединяющая фонемы (звуковые типы) всех индо-европейских языков в легко запоминаемые формулы, под названием «фонетического состава индо-европейского праязыка» преподавалась со всех кафедр сравнительного Я. За пределами индо-европеистики намечались те же достижения, правда, менее точные, менее достоверные в области языков близко сходных — тюркских, финноугорских, дравидских, устанавливались аналогические соотношения между фонетическими и морфологическими системами других древнеписьменных языков, например семитских.
Правда, за пределами всяких классификаций оказывалась огромная масса малописьменных и бесписьменных языков т. н. «колониальных народов». Но интересы лингвистики были сосредоточены на изучении языков «великокультурных», языков, долженствовавших «выявить великое культурное начало европейских языков» (академик Марр). Однако наряду с этими достижениями уже в конце прошлого века все отчетливее начинают выступать слабые стороны компаративизма.
Пересмотр положений компаративизма. Синтаксис и семасиология. Сведя науку о языке к «истории языка», а последнюю к «истории звуков», подчинив грамматику фонетике,— компаративисты все более отходят от изучения высших (конструктивных и смысловых) форм слова.
Система синтаксиса у младограмматиков зачастую строится на традиционных понятиях античной грамматики (Дельбрюк) или, что еще хуже, на понятиях, совершенно пренебрегающих формами языка (теория психологического субъекта и предиката К. фон дер Габеленц).
В области семасиологии, благодаря неопределенности термина «значение», долгое время остается неопределенным самый предмет исследования. Подробнее см. Синтаксис, Семасиология.
Проблема развития языка. Но и в области изучения звуковой стороны языка и ее изменений все более вскрывается шаткость построений компаративизма.
Действительно, сравнительный метод в языкознании исходил из двух основных допущений: из предположения о замкнутом и изолированном развитии нескольких происшедших из одного общего праязыка языков и из предположения об единообразных, не допускающих исключения законах, определяющих это развитие.
Между тем, если даже оставить в стороне основную ошибку компаративизма — допущение, что «развитие» языков в противоречие законам диалектики может происходить чисто количественно, без нарушающих прямую линию развития скачков,— все же самое понятие этого «развития» заставило бы предположить взаимодействие двух сил: 1) языковой преемственности, той непрерывности в языковой традиции, на к-рой и базируется сравнительный метод, и 2) факторов, направивших языковое развитие в ту или иную сторону, наличие к-рых сравнительный метод вообще не учитывает. «Компаративисты настаивают исключительно на исходной ситуации, к-рую они предполагают установить частью по прямым свидетельствам, частью посредством сравнитель-
