эпических формул, элементов сюжета и эпической стилистики существовал с незапамятных времен, подвергаясь лишь тем изменениям, к-рые были необходимы для того, чтобы оживлять время от времени ощущение эстетической значимости обыгранных в восприятии, ставших автоматическими элементов формы. Движущей силой эпического развития формалисты признали закон перманентно обновляемого «остранения», т. е. показа вещей с некоторой новой точки зрения, отличной от обычного, взращенного повседневной практикой восприятия. С другой стороны, «бессмертность» элементарных атомов эпического построения и мнимая независимость формы от «внеэстетического» ряда делали единственно возможным — в глазах формалистов — видом историко-литературного изучения исследование приемов механического сложения или механического комбинирования относительно небольшого круга неизменных формальных приемов и элементов. Теория остранения, развитая (Шкловский) из наблюдений над приемами поэтики художников слова, у которых, как у Стерна и Льва Толстого, прием этот резко обнажен в структуре произведения, была распространена на все поэтические роды в качестве универсального закона, определяющего историческую последовательность стилей. В научной разработке специально Э. формалисты исследовали гл. обр. приемы сюжетосложения в фольклоре, прельщавшем их возможностью поддерживать учение об имманентном и механическом развитии небольшого круга раз навсегда данных, независимых от «внеэстетического» ряда форм, а также исследовали нек-рые приемы построения романа (см.). В теории романа усилия формалистов были направлены к тому, чтобы показать, что даже у художников, к-рые с обычной точки зрения создавали вещи, предельно насыщенные миросозерцанием и им обусловленные в своем формальном построении, вещи эти на деле возникали по чисто имманентным законам — слома традиционных форм, остранения, обнажения приема и т. д. При этом вводимые эпическим поэтом или прозаиком в процессе работы новый материал или новый прием, укрепляясь в эпическом произведении большого масштаба, сами оказывали деформирующее воздействие на миросозерцательную основу: они либо изменяли характеристику героя (Дон-Кихот) либо, как это имело место в историческом романе («Война и мир» Толстого), вытесняли исторический материал за счет найденного нового способа его формальной обработки. Резкое игнорирование формалистами социально-исторической обусловленности поэтического развития, предполагавшее и прикрывавшее реакционную классовую установку — выключение искусства классовой борьбы и уклонение его от участия в социалистическом строительстве,— вызвало заслуженный отпор в марксистской литературоведческой критике. Под ударами этой критики формалистические теоретики эпоса вынуждены были сделать ряд уступок и полуотречений от первоначальных формулировок теории. В то время как Эйхенбаум в последних работах о Льве Толстом пытается наметить каузальную обусловленность эпической эволюции фактами «литературного быта», Шкловский, формально отрекшийся от тезиса взаимной несводимости эстетического и внеэстетического рядов, ищет выхода из тупиков формалистической теории посредством социологической интерпретации мысли Веселовского об «естественном отборе», определяющем соотношение между имеющимися в наличности элементами формы и элементами классового миросозерцания.
Дальнейшая научная раз проблем Э. осуществима не иначе, как на общих началах материалистического объяснения истории поэзии, основы которого развиты в философских, социологических и исторических работах Маркса и Энгельса, а в эпоху империалистических войн и пролетарских революций подняты на новую высоту Лениным. По мысли Маркса, в развитии Э. выступает характерное для всего искусства вообще «неодинаковое отношение развития материального производства» к «художественному» или известная «диспропорциональность», которая представляет частный случай неравномерности общественного развития. Состоит эта «диспропорциональность» в том, что определенные периоды искусства «не стоят ни в каком соответствии с общим развитием общества, а следовательно также и развитием материальной основы последнего, составляющей как бы скелет его организма». Таков например греческий эпос, диспропорциональность к-рого состоит в несоответствии между высотой — поистине классической — его форм и сравнительно низкой ступенью социального развития той эпохи, когда античный эпос складывался. Однако каким бы разительным ни представлялось это противоречие, затруднительно, по Марксу, только общее теоретическое выражение этого противоречия, само же оно без труда объясняется — с точки зрения исторического материализма — в каждом конкретном случае, как только удается выделить и сформулировать каждый член противоречивого отношения. Как ни удивительна высота, достигнутая древнегреческим Э., предпосылкой его все же является греческая мифология, под к-рой Маркс разумел природу и общественные формы, уже получившие бессознательную художественную обработку в народной фантазии. Историческими границами, за которыми невозможно существование эпоса древнегреческого типа, Маркс считал, с одной стороны, такое общественное развитие, которое исключает всякое мифологизирование природы и требует независимой от мифологии фантазии, с другой стороны,— такое развитие производительных сил, когда, с появлением печатного станка и типографской машины, «исчезают неизбежно сказания, песни и музы, а тем самым и необходимые предпосылки эпической поэзии». В изучении античного Э. Маркс, кроме задачи выведения греческого Э. из известных общественных форм развития, не представляющей, по мнению Маркса, принциииальных трудностей, выдвигал как особую и притом трудную задачу,— выяснения причин, в силу к-рых произведения античного Э. «еще продолжают доставлять нам художественное наслаждение и, в известном смысле, сохраняют значение нормы и недосягаемого образца». В свете принципов революционного марксизма и ленинизма недопустимой представляется всякая теория Э., пытающаяея из некоторых частных, в определенных исторических условиях сложившихся форм эпоса вывести общие абстрактные законы и идеалы, определяющие природу Э. и образцы возможного его совершенства. Учение о поэтических родах может быть только их марксистской историей,
