ке, к пропаганде и агитации. Политические взгляды этого революционного поколения отличались чрезвычайным эклектизмом. Наибольшей популярностью пользовалось учение Бакунина, но немало последователей имел также Лавров Между «бакунистами» и «лавристами», как и в эмиграции, шла борьба за программу революционных действий в народе, к-рая приняла особенно острый и решающий характер осенью 1873. В этой борьбе приняла участие и молодежь, возвратившаяся из Цюриха.
, «Агитаторы из бакунистов, — рассказывает С. Ковалик, — и чайковцев или других кружков приходили на собрание в какой-нибудь молодой кружок, который уже приобщился к движению, но не стал еще твердо на революционную почву. Ставился какой-нибудь частный вопрос программного характера, и начинались горячие дебаты. Спорили о самых разнообразных предметах: о степени подготовленности интеллигенции для деятельности в народе, о форме. этой деятельности, о значении агитации и пропаганды, о преимуществах летучей пропаганды, о степени революционности народа, о значении мелких бунтов, о роли в народе женщин-пропагандисток и наконец, о способе организации революционеров».
Большинство молодежи приняло программу бакунистов-бунтарей, сторонников летучей пропаганды, мелких бунтов, воспитывающих «революционные чувства в народе» и перерастающих во всенародное восстание. Во главе бунтарей шли кружки: С. Ковалика, Ф. Лермонтова, В. К. Дебагория-Мокриевича (Киев), Ф. Н. Каблица. Меньшинство (среди них б. ч. чайковцев) стало на точку зрения лавристов о необходимости подготовки крестьянской революции путем длительной социалистической пропаганды. Борьба между бунтарями и лавристами захватила и Москву, где был также ряд революционных центров (типография Мышкина, университетский кружок, кружок студентов Пет-, ровской с. — х. академии), и целый ряд провинциальных городов, куда из Петербурга наезжали наиболее крупные представители как бунтарей, так и чайковцев.
Зима 1873—74 прошла в лихорадочной организационной подготовке к великому походу.
Готовились к нему не только те, кто побывал за границей. Учащаяся молодежь бросала школьные скамьи и собиралась «в народ». Интеллигенты-горожане не только переодевались в мужицкий армяк, чтобы приобрести внешний облик мужика или чернорабочего, — они обучались физическому труду, . ремеслу, чтобы пойти в деревню не интеллигентами, а сапожниками, столярами, слесарями, кузнецами и т. п. и тем самым легче понять быт и психологию народа, легче подойти к нему, слиться с ним. Во многих городах были организованы различные мастерские (в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе и пр.). По словам Аптекмана, эти мастерские почти все были созданы на один манер. Мастерские одновременно были и коммунами. Аптекман дает описание одной из таких мастерских-коммун, накануне похода в деревню: «Небольшой деревянный флигель из трех комнат с кухней. Скудная мебель. Спартанские постели. Запах кожи, вара бьет в нос. Это — сапожная мастерская. Трое молодых студентов сосредоточенно работают... У окна, согнувшись, вся ушла в работу молодая девушка.
Она шьет сорочки, шаровары, кисеты для своих: товарищей. Лица молодые, серьезные, бодв. с. э. т. ых.рые и ясные. Говорят мало, потому что некогда.
Да и о чем разговаривать? Все уже решено, все ясно, как день».
К весне 1874 вся подготовка была уже закончена, намечены и районы для «хождения». В путь-дорогу собирались также серьезно, сосредоточенно и с подъемом. При встречах на улицах, говорит Аптекман, «лаконические вопросы: куда направляетесь?., и такие же лаконические ответы: на Волгу, на Дон, на Урал и т. д. В этом роде. Краткие рукопожатия и всяческие благие пожелания. В путь-дорогу!».
Открылся великий «социалистический поход» в деревню, — в путь без дороги, как с горечью признавались потом нек-рые народники.
В поход было вовлечено свыше тысячи человек.
Он начат был с огромным, энтузиазмом. Люди верили в близкую социалистическую революцию, к-рой ожидали самое большее через дватри года, а многие считали сроки месяцами.
Во имя революции порывали с семьей, отказывались от карьеры, уходили нередко из «привилегированного общества».
Наиболее подходящей для социалистической пропаганды средой считалось крестьянство тех районов^ которые известны были в истории крестьянских восстаний (пугачевщина, разинщина, гайдамачина), именно — Поволжье, Дон, Днепровщина. Большое значение придавали социалисты сектантам: штундистам, шелапутам, молчальникам и пр. Части народников сектантство казалось наиболее — подходящим объектом для социалистической пропаганды: они полагали, что сектанты ^протестующие против государственной религии и подвергающиеся за это постоянным гонениям, олицетворяют собою народный протест против государственности вообще и что этот протест легко может быть направлен против общественного и политического строя в целом.
На практике стерлись. расхождения между бакунистами и лавристами. Правда, бакунисты продолжали твердить, что надо революцию делать, а не подготовлять, что надо вызывать бунты в народе и пр., но по существу их деятельность не отличалась от деятельности лавристов. Бунтари на практике были теми же пропагандистами. Аптекман между прочим говорит об этом: «пропагандистская волна, унесшая такую массу молодежи в народ, перетасовала там, в народе, все направления, уничтожив практически все различия и оттенки революционных фракций; революционеры, словно сговорившись, делали в народе одно дело — пропагандировали идею социализма. И вышло, что все тогда-были пропагандистами: и бунтари и лавристы». Ни одного бунта — «бунтарям» не удалось устроить. В известном смысле исключение составляет только так наз. Чигиринское восстание (см. ^Чигиринский заговор»), представляющее собой первую и единственную попытку не только построить организацию среди крестьян, но и вызвать бунт.
Походом в народ было охвачено свыше 30 губерний. Бблыпая часть пропагандистов направлялась из столиц на Волгу, Дон и Днепр: Из Киева и Одессы (Киевский кружок Дебагория-Мокриевича, кружок Каблица, одео ский кружок Волховского) пропагандисты шли в Киевскую, Подольскую, Екатеринославскую, часть Черниговской и Полтавской губернии.
Из Петербурга и Москвы (кружок Ковалика, Лермонтова, Войнаральского — чайковцы) — на Волгу и в центральные губернии; часть про-: 27
