оценил Энгельс, определив его как промежуточное звено при переходе к социализму. Так, в письме к Бебелю 20 [ — 23] янв. 1886 Энгельс писал: «Мое предложение требует внедрения... кооперативов в существующее производство.
Им надо будет дать землю, которая в противном случае экспл оптировалась бы капиталистическим способом, подобно тому как Парижская Коммуна требовала, чтобы рабочие на кооперативных началах взяли в свои руки фабрики, приостановленные хозяевами...
Что при переходе к коммунистическому хозяйству нам придется в широких размерах применять в качестве промежуточного звена кооперативное производство, — в этом Маркс и я никогда не сомневались» [Архив Маркса и Энгельса, т. I (VI), стр. 329]. Своими декретами 20—28/Ш о недопущении ночного труда в пекарнях и 27/IV о запрещении штрафов и вычетов из зарплаты Коммуна стала решительно на путь государственного вмешательства в отношения между трудом и капиталом в интересах труда.
Стремясь улучшить условия труда, Коммуна предоставляет рабочим луврских мастерских и Национальной типографии право непосредственного участия в управлении их предприятиями, меняет контракты на поставку обмундирования Нац. гвардии на новые, более благоприятные для рабочих и предусматривающие минимум их зарплаты, организует при 20 мериях Парижа регистрацию спроса и предложения рабочей силы вместо посреднических контор, составлявших раньше монополию назначавшихся полицией предпринимателей. Комиссия труда и обмена во главе с Франкелем (см.) разработала все эти мероприятия в тесном контакте с рабочими организациями (синдикатами, секциями Интернационала, федеральной палатой Интернационала) и часто по инициативе последних.
В плену прудонистской идеологии целиком находилась финансовая комиссия, которая под руководством Журда (см.) допустила ряд грубых ошибок. Совместно с делегатом при Французском банке Беле Журд отстаивал в Коммуне принцип неприкосновенности капиталистической собственности, из страха нарушить бюджетное равновесие крепко держался за старую и неблагоприятную для масс систему налогов, педантично проводил режим экономии, независимо от соображений революционной целесообразности. На совести финансовой комиссии и особенно Беле лежит также крупнейшая ошибка Коммуны — оставление в неприкосновенности Франц. банка, в котором хранилось ценностей на сумму ок. 3 млрд. фр. и который выдал Тьеру на борьбу с Коммуной ок. 258 млн. фр., в то время как Коммуна получила оттуда только 15 млн. Таким образом, сидя на сундуках золота, Коммуна вечно нуждалась в средствах на самые насущные потребности. «Это было и политически крупной ошибкой. Банк в руках Коммуны имел больше значения, чем 10.000 заложников». Завладей она им, «это заставило бы всю французскую буржуазию оказать давление на версальское правительство в интересах мира с Коммуной» (Энгельс, Введение к «Гражданской войне во Франции» Маркса, в кн.: Маркс, Избранные произведения, т. II, стр. 353).
За деятельность военного руководства и Комиссии общественной безопасности отвечали гл.обр. бланкисты. Комиссия общественной безопасности, несмотря на энергичную деятельность бланкистов Риго и Т. Ферре (см.), не сумела поставить на должную высоту борьбу с контрреволюцией, шпионажем и вредительством, взрывавшими Коммуну изнутри. В военном ведомстве, засоренном версальскими агентами, хаотически сталкивались компетенции военного делегата [до 30/IV Клюзере (см.), до 9/V Россель, затем Делеклюз (см.)], воен, комиссии, ЦК Нац. гвардии и других комитетов.
Плохая постановка интендантства и артиллерии резко понизила обороноспособность Парижа. Национальная гвардия была ослаблена ее неудачной реорганизацией, проведенной Клюзере, и отходом мелкой буржуазии после первых военных поражений. Первые военные операции Коммуны были плохо организованы и кончились неудачей. Несмотря на героизм рабочих — национальных гвардейцев — и преданность военных руководителей [Домбровский,.
Врублевский (см.), Ла-Сесилиа], версальские войска с боями приближаются к воротам Парижа, овладевая с начала мая рядом важных фортов и позиций (Неси, Кламар, Ванв). Еще ранее, чем выяснился огромный перевес версальцев под Парижем, были окончательно подавлены революционные восстания в провинции, разновременно вспыхивавшие между 1 и 30 апреля в Марселе, Лиможе, Гренобле, Лионе, вотдельных пунктах департаментов Сены и Марны, Ньевра и др. Настроения беднейшего крестьянства были в течение всего времени благоприятны Коммуне, но последняя, находясь, в кольце блокады, не имела возможности их использовать. «Помещичьи депутаты знали — и именно этого они опасались больше всего, — что три месяца свободного сообщения коммунального Парижа с провинциями принесли бы общее восстание крестьян, и отсюда их забота о том, чтобы установить вокруг Парижа полицейскую блокаду» [Маркс, Гражданская война во Франции, в кн.: Архив Маркса и Энгельса, т. Ill (VIII), стр. 55].
Коммуна, изолированная от всей Франции, героически защищаясь, все ярче развертывает свою рабочую политику: усиление нажима на. предпринимателей в пользу рабочих, реквизиция квартир бежавшей буржуазии, а в отдельных округах — и меблированных комнат для вселения бедноты, фактическая конфискация ряда бездействующих мастерских, продажа церковных имуществ, решение наложить военную контрибуцию на «лавочников», бежавших из Парижа, попытка части членов Коммуны организовать захват Франц. банка. Вразрез с принципами буржуазного демократизма Коммуна назначает мировых судей, притом иногда из рабочих, проводящих в своих решениях чисто классовую линию, составляет обвинительные жюри для суда над заложниками из одних нац. гвардейцев, закрывает в три приема все буржуазные газеты. Ухудшение военного положения Коммуны, усиление активности версальских агентов в Париже (взрыв порохового завода на авеню Рапп, заговор «трехцветных повязок») вызывают Коммуну на ряд мер строгости: введение личных карточек для всех граждан, многочисленные аресты саботажников и вредителей, организация высшего военного суда, срытие особняка Тьера. Эти мероприятия однако не превратились в систему террора и даже не всегда доводились до конца, за что упрекал Коммуну уже Энгельс. Их
