бых забот правительства становится возрождение почти прекратившегося за время революции производства предметов роскоши (в Лионе и др. южных городах), усиленно экспортируемых теперь за границу; принимаются меры к развитию морской торговли, ведется непримиримая борьба с торговой гегемонией Англии. Вся эт политика, вместе со ставкой на дальнейшее повышение цен на распродаваемое национальное имущество, несомненно способствовала дальнейшему развитию капиталистических отношений в городе и деревне, дальнейшему обогащению кулаков и крупной буржуазии. Усиливается и нажим мелкобуржуазного робеспьеровского правительства на рабочий класс. Драконовские меры против рабочего класса, принятые на основании декретов от 7 и 11 прериаля о реквизициях и стачках, были ответом на стачечное движение, охватившее не только значительные слои сельскохозяйственных, но и городских рабочих.
В Париже оно распространилось на предприятия по выработке ассигнатов. В мессидоре стачки имели место среди табачников, булочников, портовых рабочих, водников, в предприятиях по изготовлению оружия. Но до гибели гебертистов городские власти не решались ввести твердых цен на рабочие руки, предусмотренных еще законом о всеобщем максимуме 29/IX 1793. За несколько дней до 9 термидора робеспьеровская (назначенческая) Парижская Коммуна приступила к установлению твердых ставок заработной йлаты, что вызвало стачечное движение среди рабочих фарфорового производства, требовавших 100% надбавки к заработной плате 1790.
9 термидора брожение распространилось на парижских каменщиков и каменотесов. Недовольством парижских рабочих новой политикой Коммуны несомненно объясняется недостаточно дружная поддержка, оказанная Робеспьеру 9 термидора, хотя именно секционеры из пролетарских районов дольше других оставались на Гревской площади в роковую для робеспьеристов ночь с 9 на 10 термидора (см. Термидор).
С другой стороны, сознавая, что «внутренняя опасность идет от буржуа», что «для победы над ними необходимо объединить против них народ» (Робеспьер), учитывая все возраставшее недовольство в рядах деревенской бедноты, добивавшейся уничтожения кабальных форм аренды, раздела крупных ферм и т. п., робеспьеровское правительство искренне хотело реализовать вантозовские декреты и тем расширить свою социальную базу. Их значение как мелкобуржуазной антикапиталистической эгалитарной утопии выступает особенно ярко в свете неопубликованной работы СенЖюста («Fragment sur les institutions republicaines»), Культ Верховного существа, введенный 18 флореаля, должен был воспитывать массы в духе эгалитаризма и одновременно служить противоядием коммунистическим идеям.
Но именно вантозовские декреты и изданный для облегчения их проведения декрет 22 прериаля (о «врагах народа») вооружили против правительства все собственнические элементы, особенно же ту новую спекулянтскую буржуазию, представителям которой угрожала в первую голову опасность попасть в разряд «подозрительных» или «врагов народа» и поплатиться своим имуществом. Число лиц, отнесенных к «подозрительным», составляло тогда неменее 90 тыс., и осуществление вантозовских декретов грозило новой и обширной экспроприацией собственников. Борьба за вантозовские декреты повела к расколу внутри правительства и облегчила термидорианский переворот. Фракция Робеспьера оказалась бессильной добиться проведения их в жизнь, поскольку, распустив революционную армию и секционные клубы, заменив старое руководство Коммуны своими назначенцами, она сама уничтожила важнейшую опору революционного правительства и в известной мере перестала быть «якобинцами с народом». В этом отношении к вантозовским декретам особенно приложимы слова Ленина, который писал, что «французский Конвент размахивался широкими мероприятиями, а для проведения их не имел должной опоры, не знал даже, на какой класс надо опираться для проведения той или иной меры» (Ленин, Соч., т. XXIV, стр. 164).
Нек-рое смягчение системы максимума и нажим на деревенских поденщиков усилили позицию кулака и ослабили социальную базу правительства в деревне, но отнюдь не примирили кулачество с режимом якобинской диктатуры. В ожидании реквизиции обильного урожая 1794 это зажиточное крестьянство и торговцы испытывали особо жгучую ненависть к реквизициям и твердым ценам, в к-рых они видели «тиранию». Другим непримиримым врагом этого режима была буржуазия. Она смело нарушает теперь закон о максимуме, энергично требует его отмены, особенно в части, касающейся твердых цен на колониальное сырье. Она осаждает правительственные комитеты петициями о кредитах на восстановление старых и открытие новых мануфактур. Пользуясь новым падением курса ассигнатов и учитывая обильный урожай 1794 и возможную близость мира, она спешит вложить обесцененную валюту в покупку национальных земель, не стесняясь ростом цен. Спекуляция церковными и эмигрантскими имушествами расцветает пышным цветом, но тем нестерпимее становятся для буржуазии те препятствия, которые стоят в виде максимума и террористического режима на пути ее дальнейшего преуспеяния и обогащения. Между тем весной 1794 положение на фронте настолько изменилось в пользу республики, что опасность нового нашествия и возможной реставрации казалось была исключена.
18/V (29 флореаля) при Туркуени были разгромлены шедшие на соединение английские и австрийские армии. Через месяц последовало взятие Шарлеруа Журданом и Ипра — Пишегрю (17/VI). Поражение, нанесенное австрийцам при Флерюсе 8 мессидора (26/VI), заставило их спешно очистить Бельгию. Соединившись в Брюсселе с Журданом, Пишегрю оттеснил к северу англо-голландцев; армией Журдана австрийцы были отброшены за плоскогорье Мензе. Французы стали хозяевами левого берега Рейна. Блестящие победы республиканских армий сделали террористический режим излишним в глазах буржуазии и ускорили его падение.
Выразителями настроений капиталистических элементов в Конвенте были остатки жирондистов и дантонистов, а также часть «болота».
Эта буржуазная группировка, получившая впоследствии название правых термидорианцев, составила основное ядро антиробеспьеровского блока. Но в него вошли также близкие к гебертистам левые монтаньяры (Колло д’Эрбуа,
