периода недостаточной расчлененности и языкового выражения и самого мышления.
«Палеонтология же речи, — говорит акад. Н. Я. Марр, — вскрывает состояние языка, а следовательно, мышления, когда не было еще полноты выражения мысли, не выражалось действие, т. е. не было глагола, сказуемого, более того — не было субъекта, так называемого подлежащего...
Действие было... и субъект был, но не во фразе, а в обществе, но ни это действие, ни этот субъект не выявлялись в речении самостоятельно... А что же выражалось в речении...?... Объект, но не по четкому представлению нашего мышления, как „дополнение", а как комплекс цели, задачи и продукции» (Марр Н., Язык и мышление, 1931, стр. 51—52). Академик И. И. Мещанинов так поясняет эти выводы акад. Марра в своей работе «Новое учение о языке» (Л., 1936): «Действие, конечно, было и воспринималось мышлением человека, но еще слитно с действующим лицом, детализирующим само действие, так же как детализирует его и объект. Получается слитный комплекс, пережиточное состояние которого нетрудно усмотреть, хотя бы в многочисленных примерах инкорпорирования». В таких «однословных» комплексных фразах нет ни сказуемого, ни подлежащего в их определении действующими грамматиками. Обломком этого языкового состояния и являются в языках более поздних стадий односоставные «безличные» и «назывные» П., оформленные, однако (напр., личным глаголом или именительным падежом имени), согласно нормам более поздней эпохи.
Постепенное усложнение общественного бытия людей ведет к развитию человеческого мышления, к усилению анализа, в частности, к осознанию действующего лица, а тем самым — к членению односоставного слова-предложения на имя субъекта, имя объекта и имя действия при отсутствии еще принципиального различия между именем и глаголом, между падежом субъекта и падежом объекта. Этот этап развития П. закреплен в тех же полисинтетических языках наряду с пережитками более древнего, собственно полисинтетического слова-предложения; принципиальное различие именного и глагольного предложения на этой стадии его развития еще отсутствует. Оно появляется на следующей (эргативной) стадии, когда решающим для строя предложения становится отношение действия и объекта действия, т. е. переходность или непереходность глагола; вместе с тем начинает осознаваться и связь действия с субъектом, хотя связь эта мыслится еще не как обязательная й постоянная, а как возможная и различная в зависимости от характера действия; отсюда — различие в формах подлежащего при глаголах переходных, непереходных и чувствования, к-рое мы находим в языках эргативной стадии. Осознание связи действия с действователем, выступающее на эргативной стадии развития языка, приводит к четкому разграничению имени и глагола, а следовательно, именного и глагольного П.
Дальнейший путь развития глагольного П. связан с развитием системы глагола, в частности, с возникновением категории залога, закрепляющей выражение действия как постоянной активности субъекта, независимо от той или иной его направленности (активная стадия развития языка). П. в языках активной стадии (как, напр., в языках индо-европейских) строится с подлежащим, активным по форме, хотя и не всегда активным по содержанию. Это противоречие между грамматическими и логич. категориями выступает особенно четко по мере развития собственно страдательного залога на основе древнего среднего залога. Действительно, в древнейших формах глагольного П. в языках активного строя активность подлежащего в равной мере обоснована и при направленности действия на объект (действительный залог) и при направленности действия на субъект (средний залог); но эта активность приобретает характер лишенной содержанияформы при страдательном значении глагола: ср. гомеровское dddmeto de lads hyp ’autoi — «народ же был порабощен им» (7 304) или лат.
multa a Caesare dicta sunt — «многое было сказано Цезарем». Следует, однако, отметить, что и на активной стадии развития языка в строе П. могут сохраняться обломки старых конструкций, как упомянутые выше безличные П.
Вместе с тем, глагольное П. в языках активной стадии может и утрачивать свой формальноактивный характер в результате вытеснения форм действительного залога формами страдательного залога и личных глагольных форм — глагольными именами; таково, напр., строение П. в классическом и позднем санскрите.
Именное П., в своей чистой форме оформляемое простым соположением (juxtapositio) двух слов при наличии лишь определенной интонации (ср. ведийское tvam vipras, tvam kavih — «ты — жрец, ты — поэт»), *в свою очередь испытывает воздействие глагольного П.; отсюда — вытеснение чисто именного сказуемого сложным сказуемым с глагольной связкой (как в новых западно-европейских языках) или присоединение к именному сказуемому личных окончаний (как в тюркских языках). Более детальное рассмотрение взаимодействия форм именного и глагольного П. на активной стадии развития языка является предметом историч. синтаксиса отдельных языков.
Формы предикативной и субъектно-объектной связей, рассмотренные здесь, составляют основное ядро П., образуя замкнутую единицу сообщения/Но в П., наряду с предикативной связью, наблюдаются и другие связи, поскольку каждый из членов П. может распадаться на более мелкие члены, связь и последовательность к-рых определяется грамматич. строем данного языка. Вопрос о типах связей членов П. принадлежит к числу мало разработанных вопросов синтаксиса, тем более что в решениях его часто смешиваются определение семантическое и определение по морфологич. признакам (ср. все еще неразрешенный спор русских грамматистов о границах дополнения и определения). В самых общих чертах со стороны семантической выделяются тип связи атрибутивной и тип связи пояснительной. Первый тип, сближаясь со сложением слов, образует тесно связанную, но не замкнутую, «открытую» часть сообщения, нуждающуюся в завершении; морфологическое выражение этого типа связи необычайно многообразно и развивается от простого соположения (juxtapositio) двух слов (ср. ненецкое hassawa piwa, буквально — «мужчина пимы»=«мужские пимы») к различным формам согласования и управления [согласование определяющего слова с определяемым и управление определяемого слова определяющим — как в индо-европейских языках; управление определяющего слова — как в тюркских языках (ср. at Ьа§ь, буквально — «лошадь голова ее» — «лошадиная голова»); управление группой слов — как в древне-грузинском и т. д.].
Пояснительная связь, представляя наиболее слабую связь семантической группы в П., морфологически даже в языках, развивших согласование и управление, чаще всего выражается простым соположением* Генезис сложного П. ЧленыП., связанные с субъектом или предикатом атрибутивно-пояснительными связями, легко обособляются, образуя как бы включение новой коммуникативной единицы в строении про23*
