рождении И. X. из евангелистов рассказывают одни только «Матфей» и «Лука» (древнейший «Марк» и позднейший «Иоанн» об этом «событии» молчат); по их словам И. X. якобы родился в годы правления иудейского царя Ирода и римского наместника Квириния, чего быть не могло, т. к. Ирод умер за 10 лет до наместничества Квириния. Кроме того Лука связывает рождение И. X. со всеобщей переписью населения ^Римской империи при ими, Августе, каковой тогда не производилось, и с г. Назаретом, к-рый тогда вообще еще не существовал.
Прочие рождественские детали евангелий об И. X.: девственное зачатие Марией от «святого духа», неоднократные явления ей и Иосифу ангелов, вифлеемская звезда, прибытие волхвов с Востока с дарами, массовое избиение младенцев Иродом, бегство «святого семейства», в Египет и т. д. — все это явно сказочные аксессуары, заимствованные из тогдашней иудейской и языческой мифологии. Непримиримо противоречивы здесь и самые рассказы Матфея и Луки, из к-рых первый изображает обстоятельства рождения и детские годы И. X. в виде мрачной, полной трагизма картины, а второй — в виде тихой, мирной идиллии.
Несостоятельными являются также все евангельские рассказы о земной деятельности И. X., якобы протекавшей по двум направлениям: творения чудес и проповеди нового учения.
Образ И. X. как чудотворца во многом списан с ветхозаветных образов сказочных чудотворцев — Моисея, Илии, Елисея и др. (хождение по воде, исцеление больных, воскресение умерших, умножение пищи), а также с греческих образцов бога-целителя Асклепия и Диониса (см.) (превращение воды в вино). Часть материала дали евангелистам здесь также и отдельные места из ветхозаветных псалмов, пророка Исайи (напр. 35, 4—5), книга Иова и др.
Что касается приписываемой И. X. в евангелиях проповеднической деятельности, то и здесь мы имеем дело с явными вымыслами.
Никакого единого, стройного, цельного учения в евангелиях нет, а имеется лишь хаотический, бессистемный набор различных противоречивых высказываний и положений, которые не могли принадлежать одному какомулибо лицу. Так напр., у одного только Матфея И. X. превозносит «миротворцев» (5, 9) и грозит мечом (10, 34), осуждает гнев к ближним (5, 22) и приписывает себе назначение вносить разлад в семью (10, 35), запрещает служение «двум господам» (6, 24) и предписывает «воздавать кесарево кесарю, а божие богу» (22, 21).
Еще больше таких противоречий выступает при сопоставлении всех евангелий между собою. Неопределенна в евангелиях и самая обстановка произнесения тех или иных речей, проповеди И. X.: ни места ни времени их не указывается точно, не говоря уже об общей продолжительности общественной деятельности его, каковая по синоптикам (см.) якобы длилась один год, по Иоанну — Зх/2 года.
Сплошной нелепостью и противоречием являются также евангельские рассказы о суде и казни И. X. Ночной пасхальный арест его вооруженными слугами еврейских первосвященников не вяжется с религиозным запретом евреям заниматься «мирскими» делами, а тем более носить оружие в праздничное время.
Ночной суд над ним в частном доме первосвященника с осуждением на распятие за именование себя сыном божьим, с подставными лже 726
свидетелями и в отсутствие защитников, исторически и юридически невозможен и является сплошным вымыслом. Суд у евреев мог совершаться только днем и в будни, обязательно в специальном помещении при иерусалимском храме, с обязательным наличием защитников, причем римляне лишили еврейский суд права присуждения виновных к смертной казни.
Евангельский Пилат в этом процессе нерешителен, уступчив по отношению к еврейской толпе и труслив, что составляет полную противоположность Пилату историческому, кровожадному и высокомерному деспоту, ярому антисемиту, не раз производившему резню евреев.
Неверно в евангелиях и описание самой казни И. X.: римляне вешали осужденных на особых столбах, имевших вид буквы «Т» и всегда находившихся на месте казни, причем привязывали жертвы веревками или цепями, а не прибивали гвоздями; казнь производилась не воинами, а особыми палачами из рабов. Никакой Голгофы в Иерусалиме не существовало, и постоянным местопребыванием — резиденцией римских наместников в те времена был не Иерусалим, а г. Цезарея — Кесария. Каких-либо других произведений кроме евангелий в защиту историчности И. X. в раннехристианской литературе нет. Позднейшие новозаветные «Деяния» ничего нового не дают: они или совсем молчат о земной жизни И. X. или пересказывают отдельные места евангелий. Такую же картину мы наблюдаем и в «святоотческой» литературе и в апокрифах (см.). Ни малейшего указания на И. X. как на историческую личность не дают нам также и все прочие раннехристианские памятники: надписи, предметы обихода и утвари, роспись настенах катакомб и т. д., относящиеся к 1—2 вв.
И. X. как человека, как земную, реальную личность история не знает: он — личность сказочная, вымышленная, религиозно-мифологический образ, имеющий длительную, многоэтапную историю развития, связанную с менявшимися социальными условиями.
Историография вопроса. Раннее христианство в своей начальной стадии, в эпоху написания «Апокалипсиса Иоанна» и лжепавловых посланий, видело в И. X. лишь сверхъестественное, божественное существо, чаемого небесного «мессию» й «умирающего и воскресающего спасителя» в духе современных ему иудейской и «языческих» религий и культов. Эвгемеристическая (см. Эвгемер) историзация И. X. началась лишь в связи с широкой интернационализацией христианства, с образованием церковной организации и с выделением и усилением внутри христианских общин епископата из зажиточных и богатых слоев христиан. Массовый переход в христианство «язычников» в связи с нарастанием и углублением социального кризиса в Римской империи, отрыв христианства от иудейской религии и превращение его в самостоятельную интернациональную религию, христианская агитация и пропаганда среди иудеев и «язычников», классовая борьба среди христиан, потребность в унификации христианской догматики, культа и мифологии, в их объяснении и освящении именем, примерами и авторитетом сказочного Иисуса Христа, притязания на такое же освящение своего привилегированного положения и власти внутри христианских общин-церквей со сторонй богатого епископата и ряд других причин повели к тому, что со 2 в. началась историзация И. X., стали
