стиль, стих и тематику. Свою работу в области языка он сам называл «революционной».
Он обогатил поэтический словарь употреблением технических, диалектических, устаревших выражений и массой слов, отвергаемых условным «высоким» стилем: «В мире слов нет слуг и господ — все они равны». Г. создает оригинальные размеры («Джины» в «Восточных стихах»), приемы словесной инструментовки (подбор гласных в «Турнире короля Иоанна» в «Одах и балладах»), виртуозные образцы рифмы («Охота бургграфа» — там же; «Песня Рейтаров» в «Легенде веков»).
Он поражает яркостью и разнообразием метафор и обилием антитез: контраст — типичный прием мышления и стиля Г.; иногда ему удается избавиться от типичных для него рассудочных аллегорий, заменяя их подлинно символическими образами. Тематика его очень богата: он использовал мотивы средневековья, Испании, Востока («Баллады» и «Восточные стихи»). Лиро-эпическая«Л егенда веков», охватывающая все страны и эпохи, совершенно исключительное явление в бедной эпосом франц. поэзии. Г. впервые узаконил темы «семейной» лирики, дал ряд стихотворений, посвященных детям, проникнутых пониманием, любовью и мягким юмором. Г. широко отзывался на явления жизни общественной: ужасы нищеты, сцены гибели Коммуны и белого террора переданы им необычайно ярко; политическая сатира («Кары») поражает своей грубой мощью. Любовная лирика гораздо слабее, а философские поэмы вызывают впечатление растянутости, вымученности образов и риторичности (хотя некоторый налет риторики и отвечал вкусам франц. читателя). В некоторых отношениях Гюго напоминает поэтов классицизма — строгой грамматической правильностью, искусственной симметричностью расположения (анафора, антитеза, градация, параллелизм строф), ораторским декламационным тоном. Последний меньше ощущается в произведениях лиро-эпических (лучших у Г.).
Он поэт с долгим дыханием («longue haleine»), но его длинные стихотворения зачастую отмечены не только неровностями, но и полной утратой вдохновения.
Самую решительную победу Г. доставил романтизму на сцене. В 1827, издавая драму «Кромвель» (для сцены не предназначенную), он снабдил ее теоретическим предисловием — манифестом романтизма. В 1830 Г. ставит на сцене «Эрнани», вызвавшую восторг молодежи, ярость классиков и свист консервативной части публики. Целый месяц происходили скандалы в театре, доходившие до потасовок, но новое течение одержало верх и более десяти лет царило в театре.
«Предисловие» к «Кромвелю» восстает против условностей классицизма и обязательного подражания образцам. «Драма — это зеркало, отражающее природу», но не рабски воспроизводящее ее. Она должна делать выбор из даваемого жизнью материала, но останавливаться не на условно изящном и «благородном», а на характерном. Драма должна быть окрашена колоритом места и времени.
Наконец не надо забывать, что она — поэзия действия: всеi что возможно, должно происходить на сцене, а не за сценой. Про 76
водя эти принципы на практике, Г. чрезвычайно приблизил свои пьесы к типу мелодрамы, очень популярной, но считавшейся низшим жанром, театром для «народа». Это соответствовало как тогдашней тенденции демократизации искусства (литография, жанр иллюстрации — в живописи и т. д.) и стремлению самого Г. к возможно более сильному воздействию на массов. зрителя, так и некоторым особенностям его таланта. Так, страсть к антитезе свела воспроизведение «природы в ее полноте» к постоянным переходам от высокого к уродливому или к неорганическому соединению этих начал и противоречив, черт в характере героев. Исторический колорит нередко заменяется показыванием эффектных деталей и курьезов, не . всегда характерных и порой неуместных. Действия очень много, но развертывается оно крайне нелогично. Положения и мотивы явно придуманы, почти невозможны в реальности; диалоги наполнены оглушительной декламацией. Драмы Г. очень нарядны и «кинематографичны», но это наименее ценная часть его художественного наследия. Хороши отдельные сцены, особенно лирические.
Лучшие произведения Г. — его романы(кроме ранних вещей «Бюг Жаргаль» и «Ганс Исландец», из к-рых второй — образец необузданной фантастики романтика). Романы грандиозны как по идеологическим и художественным заданиям, так и по объему, кроме того тесно связаны между собой. Первая трилогия «Собор Парижской богоматери», «Отверженные» и «Труженики моря» — показывают «человечество в вечной борьбе с суеверием, социальным неустройством и природой».
Из второй задуманной трилогии — монархия, аристократия, революция — выполнены два последних романа: «Человек, который смеется» и «1793 год». «Последний день осужденного» и «Клод Ге» — страстное (и первый — высокохудожественное) выступление против смертной казни. В центре романов Г. обыкновенно стоит грандиозный символический образ (собор, море, революция), с к-рым связана и основная идея произведения, что дает роману высшее единство. Эта идея всегда имеет социальный характер и часто актуальное значение (не мелкая злоба дня, но важный вопрос современности). Ею до известной степени объединяются и многочисленные рассуждения и отступления, т. е. внелитературный материал, которым Г. перегружает свои романы. Противовесом этой перегруженйости является сложная, полная движения авантюрная фабула. С реальной мотивировкой и колоритом места и времени дело обстоит немногим лучше, чем в драмах. События развертываются не так, как в обычной жизни, а бытовой фон заменяется несколькими эффектными мазками. Зато характеры действующих лиц (особенно второстепенных) несравненно живее. Главн. герои — часто носители той или другой идеи (возрождение падшей души — Вальжан в «Отверженных», прямолинейная или идеальная правда революции — Симурден иГовен в романе «1793 год»); другие — лишь символы (не типы) общественной группы или отвлеченного понятия (Жавер — формальный закон в «Отверженных»). Есть и традиционные, шаблонные характеры (напр.
