ми политическими характеристиками Мексикой Кубы Г. постоянно затрагивает вопросы влияния природных условий на человека и т. о. полагает начало антропогеографии, получившей развитие уже гораздо позже. Если т. о. работы Г. имели исключительное значение для развития современной географии, то в отношении геологии, где по состоянию тогдашних знаний требовался не столько синтетический, сколько аналитический подход, его идеи не отвечали дальнейшему ходу развития этой науки и довольно быстро устарели.
Лит.: Наиболее полная биография Г, — В ruhns
К., Alexander von Humboldt, 3 В-de, Lpz., 1872.
Из других отметим: Gunther S., A. von Humboldt, в кн. Geisteshelden (Sammlung von Biographien), B.
XXXIV, B., 1900. На рус. яз. см.: Энгельгардт M. А., А. Гумбольт, его жизнь, путешествия и научная деятельность, 2 изд., Петербург, 1900; в особенности — АнучинД. Н., Александр фон Гумбольт как путешественник и географ и в особенности как исследователь Азии, в кн.: Гумбольт А. Ф., Центральная Азия, M., 1915. Большой интерес представляют письма Г., особенно: Briefе an Varnhagen von Ense aus den Jahren 1827 bis 1858, Lpz., 1861.
Кроме того опубликована его переписка с Г. Берггаузом, Гауссом, графом Канкриным, братом Г. — Вильгельмом, В. Вегенером, Гёте. . 4. Григорьев.
ГУ МБОЛ ЬТ (von Humboldt), Вильгельм, фон
(1767—1835), старш. брат Ал ександра Г., знаменит. мыслитель, лингвист и гос. деятель Пруссии. Получил образование в ун-тах Франкфуртском (на-Одере) и Гёттингенском, где изучал право, политику и историю. Г. принадлежал к наиболее культурным слоям прус, чиновной аристократии, к-рые вместе с передовой и либеральной буржуазией приветствовали крушение старого порядка во Франции в 1789 и затем подняли знамя национального объединения и освобождения Германии от Наполеона. Разгром старой Пруссии под Иеной в 1806 застал Г. в первых рядах политических деятелей, работавших над возрождением Пруссии и Германии.
Нек-рое время он принимал участие в дипломатической деятельности (был посланником в Вене с 1810, участвовал в Венском конгрессе), стараясь сблизить Австрию и Пруссию для совместной борьбы с Наполеоном.
Г. сохранил свои либеральные взгляды и после Венского конгресса, чем и объясняется неудача его кратковременного министерства в 1819, когда он в должности министра внутр, дел хотел осуществить на практике конституционные идеи. Усилившаяся реакция привела его к отставке и к полному отказу от политической деятельности, после чего он всецело отдался научным трудам. — Историко-философские взгляды Г. складывались под влиянием нем. идеалистической философии. В своей работе «О задаче историка» (Берлин, 1822) Г. высказывается в том смысле, что в конечн. счете в основе историческ. процесса лежит метафизич. обусловленная идея человечества, тем не менее он считает, что в конкретной истории она проявляется в до 804
ступной эмпирическому познанию форме духа или идеи народа, в которых «открывается истинная связь хаотически запутанных событий». Идея нации может таким образом быть, абстрагирована из исторических событий. В своем содержании она отчетливее всего проявляется в творческой деятельности гениев народа, тогда как форма ее выражения есть язык.
С. Сказкин.
Г. как лингвист. Для понимания лингвистической философии Г. особенно важен изданный лишь после его смерти незаконченный труд «О языке „кави“ на острове Ява с введением о различии строения человеческих языков и о влиянии его на духовное развитие человеч. рода» (1836—40), подводящий итоги его изысканиям. Лингвистические построения Г. интересны прежде всего огромным конкретным материалом, в них использованным: наряду с данными европ. языков он привлекает языки американские, баскский, малайско-полинезийские, китайский, японский, древнеегипетский. Как этот полиглотизм, так и стремление к широким философским обобщениям связывают Г. с 18 в. Но содержание его лингвистической философии уже другое. На нем отразилось наряду с влиянием Канта сильное влияние» идеалистической философии 19 в. — Шеллинга и частично Гегеля. Господствовавшему в языкознании (особенно в классической филологии) воззрению на язык как на мертвый механизм, разнимаемый на части в грамматике и словаре и подлежащий составлению по установленным ученым «правилам», Г, противопоставляет свое положение о языке как о непрерывном творческом процессе создания (energeia), осуществляемом индивидуальными речевыми актами, как об осмысленном творчестве. Он утверждает прежде всего тесную связь, более того — неразрывное единство между языком и «духом народа», понимая под последним очевидно весь комплекс «духовной культуры» последнего. Полемизируя с воззрением на язык как на совокупность отдельных, не связанных между собою явлений, он борется далее со свойственным филологизму пониманием языка как мертвого механизма, закрепленного раз навсегда в письменных памятниках. Пытаясь определить взаимоотношения языка и era носителя — коллектива, неоднократно подчеркивая как факт языковой традиции — передачу языка от одного поколения другому,, так и основную функцию языка — коммуникацию, общение между членами одного и того же языкового коллектива, Г. с характерной для романтической философии метафизичностью видит причину языкового единообразия, языковой общности не в реальных потребностях трудовых коллективных процессов, вызвавших появление языка, а в единообразии породившего язык «народного духа». Выражение этого «духа народа» в системе языка в целом и составляет то, что Г. называет формой языка. Это учение о «внутренней форме» языка наравне с определением языка как деятельности является важнейшей частью построений Г. Последний не только устанавливает самый факт существования «внутренней формы», но и различает в ней моменты образный и конструктивный.
