героем, ставшим после смерти богом, был Геракл (см.). Для каждого героя характерна борьба с чудовищем, обычно представляющим собой получеловека-полуживотное или-соединение частей разных животных.
Эта стройная система не существовала искони; она представляет собой плод длинного ряда комбинаций. Ей предшествовал ряд независимых друг от друга местных мифологий, возглавляемых местным божеством.
Эти мифологии стояли обычно в тесной связи с местными религиозными обрядами, т. к. эти последние всюду и всегда сопровождаются повествованием о подвигах или страстях божеств, соединенным с ликованием или оплакиванием. Эти мифы происходили из одних и тех же этнологических корней и были построены по тем же шаблонам, как и сказания и мифы др. народов. Главные центры, вокруг которых группируются эти рассказы, — Аргос, Микены, Фивы, Афины, Фессалийский Иолк и т. д., — были, как показали раскопки, как-раз центрами микенской культуры во 2-м тысячелетии до хр. э.
Отсюда Нильсон сделал вывод, что уже в это время отдельные циклы рассказов о героях существовали приблизительно в том же виде, как и в классическую эпоху, тем более, что от микенской эпохи до нас дошли изображения подвигов Геракла. К тому времени как греки окончательно утвердились на Балканском п-ве, мифологии. циклы получили уже в основных чертах свою обработку; позднейшая деятельность рассказчиков мифов заключалась преимущественно в их собирании, систематизации и согласовании друг с другом (Нильсон). При этом древние не проводили резкой границы между мифом и историей. Существование молвы в народе считалось доказательством достоверности события. В миф в целом верили, как в историческую правду; поэтому мифы всегда составляли первые главы историч. трудов.
Однако миф подвергался, как и всякий историческ. рассказ, своеобразной историч. критике, т. е. обработке и нравственно-философской цензуре. Обработка состояла в перетолковании явно невероятных подробностей, в устранении явных анахронизмов и противоречий между отдельными рассказами, равно как и в соединении этих последних в одну стройную систему, в результате чего создавалось несколько больших родословных таблиц и отчетливая хронология. Недостающие подробности могли присочиняться в согласии с переданными традицией фактами; два героя со сходными биографиями могли отожествляться, причем они часто сохраняли оба прежних имени (Парис-Александр); для объяснения противоречивых черт биографии или для устранения подробностей, оскорблявших нравственное чувство, одно лицо могло также разделяться на два. Нравственно-философская цензура состоялав том, что обычно путем перетолкования устранялись безнравственные с точки зрения новых взглядов подробности и что общий ход событий изменялся и приводился в соответствие с этическими и научными воззрениями эпохи и политическими интересами того класса и государства, в руках которого находилась историч. критика. Древнейшие следы такойпоследовательной переработки греческих мифов уже налицо в гомеровских поэмах «Илиаде» и «Одиссее» (см. Гомер). Здесь действие идет двумя параллельными планами — на небе, среди олимпийских богов, и на земле, среди героев, участников похода на Трою и возвращения из — под Трои. Сходный характер носили и друг, утраченные ныне эпические поэмы, наиболее популярные из к-рых были впоследствии соединены в ’один эпический «цикл». «Цикл» открывался феогонией и титаномахией, где описывалась смена поколений богов. Основной мотив этих рассказов был грубо первобытен; он имеет близкую параллель в Полинезийском мифе: престол на небе переходит от отца к сыну тем путем, что сын убивает или оскопляет отца (Кронос — Урана, Зевс — Кроноса); отец пытается заблаговременно устранить сына (съесть его).
Это повидимому отголосок такого социального строя, в к-ром имело место людоедство и отцеубийство. В «Эдиподии» и «Фивайде» рассказывалось, как Эдип убил отца и женился на родной матери, — сюжет, также распространенный в мифах различных народов и может быть восходящий к столь же отдаленной эпохе, как и феогония. Ряд троянских поэм дополнял «Илиаду» и «Одиссею», описывая весь поход от похищения Елены до возвращения героев на родину. Цель этих поэм — занимательность* и художественность изложения, а не поучение и сообщение знаний. Другой характер носили поэмы Гесиода (см.). В дошедшей до нас «Феогонии» переданы в сухой форме уже известные цам мифы о мироздании и о поколениях богов. В первобытные сказания здесь привнесено уже что-то в роде философской концепции: так например Земля, Хаос и Любовь (Эрос), из которых создается у Гесиода мир, это м. б. три основных философских начала — материя, пространство и движение. В 6 веке до хр. эры лирика начинает преобладать над эпосом, и соответственно этому в центре мифологического творчества становятся теперь новые гимны и песни в честь богов для нужд религиозного обихода. При этом мифы подвергаются энергии, нравственной цензуре: так например Пийдар отказывается верить в то, что боги питались человеческим мясом.
С 5 в. дальнейшая переработка мифа стала гл. обр. достоянием поэтов трагедий — Эсхила, Софокла, Еврипида и мн. др. (см. главы Греческая литература и Греческий театр). — Изображения мифов в искусстве часто имеют источником ту же греч. трагедию; тем не менее значение их очень велико, так как они сплошь и рядом восходят к трагедиям, уже до нас не дошедшим, к произведениям лирики 6 века и к народным легендам; иногда они дают более древние версии мифа, чем литературные памятники.
В эллинистическую эпоху возрождается непосредственный интерес к мифам. Ученые александрийские поэты как в небольших, но тщательно отделанных стихотворениях(Каллимах), так и в эпических поэмах, написанных размером и языком Гомера (Аполлоний Родосский), возрождают мифологические сюжеты в поэзии, для чего тщательно собирают устные предания. С другой стороны, и мифографы — не с поэтической, а с чисто
