пустое место. И детство его рассказано, и во все его переживания читатели посвящены, и все же личность он неудачливая, никчемная и скучная. Да и все его протесты выразились всего лишь в бессильном пьяном скандале — Подобные типы неудавшихся протестантов, людей большой совести, но малого уменья, в течение долгого периода очень занимавшие Г., хоронились Г., когда Яков, второе издание Тетерева в «Мещанах», где этот тип играет еще положительную роль, говорит о себе и себе подобных: «Талантливые пьяницы, красивые бездельники и прочие веселой специальности люди уже перестали обращать на себя внимание. Пока мы стояли вне скучной суеты, нами любовались, но суета становится все более драматической.
Кто-то кричит: „Эй! Комики, забавники! Прочь со сцены!“».
Г. постепенно становился интеллигентом и занимал в рядах интеллигенции все более высокое место. Эта социальная группа конечно должна была привлечь его внимание.
Его отношение к ней было достаточно сложным. Роман с интеллигенцией у Г. гораздо длительнее, чем роман с босяками. Правда, вначале Г. совершенно отрицательно относится к интеллигенции, видит в ней прежде всего что-то лишенное корня, жалкое, искусственное и часто лицемерное (это отношение сказалось у Г. даже в одном из последних его рассказов — в «Стороже»). «Простонародье» кажется ему гораздо более ядреным, полносочным даже тогда, когда земляная мощь его выражается в диких формах. Позднее Г. научился очень хорошо различать отдельные прослойки интеллигенции, что особенно сказалось в «Дачниках», где праздной интеллигенции, зажиревшей, обывательской, противополагается демократическая интеллигенция, полная народолюбивых стремлений.
Горькому часто бросалось в глаза, что «дети солнца», люди, к-рые живут интересами науки и искусства, изящной жизнью, представляют собой однако этически безобразное явление на фоне миллионов «кротов», живущих жизнью слепой, грязной, нудной.
Однако в противовес этому Горький часто оказывался в позиции энергичного защитника именно верхов интеллигенции как превосходных работников культуры. Он восхищался крупными учеными и художниками в такой мере, что порой навлекал на себя упреки во влюбленности в интеллигенцию и в том, что сам «чересчур обинтеллигентился». Во всем этом однако нет никакого противоречия. Противоречия заключаются не в Горьком, а в самой интеллигенции, которая расслояется по различным классам, к которым примыкает.
При самой большой переоценке интеллигенции Г. прекрасно понимал, что не она является основным двигателем общественности и не от нее можно ждать спасения от той тьмы, в к-рую погруженным видел Г. большинство человечества. Лишь постепенно выяснилась для него роль той части трудящегося населения, к-рая первоначально была ему довольно далекой, — фабрично-заводского пролетариата. Впервые Г. как художник вплотную подошел к пролетариату в своей пьесе «Враги», написанной в 1906.Само собой разумеется, что основным толчком для написания этой пьесы послужили события 1905. Пьеса эта нашла высокую оценку со стороны Плеханова. Он писал: «Новые сцены Горького превосходны. Они обладают чрезвычайно большой содержательностью, и нужно умышленно закрывать глаза, чтобы ее не заметить». Основным в этом содержании Плеханов считает то искусство, с к-рым Г. изобразил массовый героизм рабочих, некоторую слиянность вместе борющихся рабочих масс, как бы безличность их в массе и умение каждого стоять за всех и всех за каждого. Действительно, Г., ближе чем кто бы то ни было, не только до «Врагов», но и после, подошел к трудной задаче изображения новой коллективной психологии пролетариата, притом не форсируя действительности и изображая не какой-либо высоко развитый идеальный пролетариат, а обычную рус. рабочую среду того времени. Плеханов правильно говорил по этому поводу: «Буржуазный любитель искусства может сколько ему угодно хвалить или порицать произведения Г. Факт остается фактом. У художника Г., у покойного художника Г. И.
Успенского может многому научиться самый ученый социолог. В них — целое откровение». И еще: «А каким языком говорят все эти пролетарии Г.! Тут все хорошо, потому что тут нет ничего придуманного, а все настоящее». Во многом эту характеристику можно применить и к большой эпопее Г., посвященной рабочему классу, к его повести «Мать».
Однако в этой повести немало недостатков.
Романтик Горький сказывается здесь с большой силой в ущерб реальности именно потому, что сама среда не была ему достаточно близко знакома, и потому, что ему хотелось всемерно возвеличить найденную им средуспасительницу.
Воровский, столь высоко ценивший Г., пишет напр. о «Матери»: «Действующим лицом в повести является не рабочая масса, а Павел Власов, хохол, Рыбин, Весовщиков и прежде всего мать Власова, Ниловна. Рабочая слободка так же, как в других эпизодах деревня, является лишь декоративным фоном, правда, усиливающим и оттеняющим действия отдельных лиц. Даже в массовой сцене рабочей манифестации толпа обесцвечена по сравнению с кучкой отдельных личностей. Прежний индивидуализм автора сказался и здесь на характеристике построения повести». Далее Воровский отмечает несомненную идеализацию всех рабочих типов, стремление устранить все мелкое, все смешное, и говорит: «Этот ряд последовательных ограничений привел к тому идеализированному изображению, сказавшемуся м. пр. и на языке, к-рое лишило повесть здоровой реальной красочности». Все это не помешало повести «Мать» иметь поистине изумительный успех. В переводе на иностранные языки, особенно немецкий, она сделалась любимой повестью западноевропейского пролетариата. Недавно поставленная в виде кинофильмы талантливым режиссеромПудовкиным «Мать» вновь воскресла как одна из самых сильных мировых кинофильм.
Следующим этапом за «Матерью» была «Исповедь», поскольку именно здесь Г. ста-
