предшественников и современников не слился в своем творчестве в такой мере с инструментальной музыкой, как он. Вокальные произведения его немногочисленны и не могут итти в сравнение с его инструментальными композициями. В области последней Г. проявляет редкую цельность, здоровье музыкального восприятия, монументальность выражения. По этим признакам его можно было бы отнести к «классикам» русской симфонической музыки, если бы в его творчестве не сказались влияния как новой русской школы, так и основных направлений музыкальной современности — поздней романтики Вагнера, академизма Брамса, музыки Листа и Чайковского. По сравнению с основателями русской национальной школы, народниками в музыке — Мусоргским, Бородиным и Римским-Корсаковым, Г. является представителем нового поколения.
Будучи преемственно связан с «могучей кучкой» (см.), Г. вместе с тем укрепляет на почве предыдущего национального развития рус. музыки начала академизма. И если Г. в своем сложном мелосе и исходит часто из материала, созданного художественцым творчеством Глинки, Бородина и РимскогоКорсакова на основе изучения рус. этнографического материала, то острота воинствующего национального пафоса смягчена у него понятием школы него техникой, воспитанной на тщательном изучении образцов западного мастерства, вплоть до монументальных творений 15 и 16 вв.
Замечательная одаренность Г. по отношению к большим музыкально-архитектурным построениям делает его одним из крупнейших мастеров формы в истории рус. музыки.
При неизменной любви к формально сложным техническим построениям Г. обладает способностью к ясному музыкальн. мышлению. Владея в совершенстве приемами многоголосного письма, Глазунов обычно отправляется от чисто музыкальн. развития художественных идей, вне зависимости от какой-либо внешней программы, только по законам звуковой логики. Но вместе с тем среди его симфонических произведений немало программных («Лес», «Море», «Карельские фантазии» и др.), изображающих по преимуществу стихии природы. Это явление объясняется историческим положением Глазунова как первого в России крупного представителя чисто симфонического творчества и влиянием программного уклона его учителей, как русских, так и западных. Будучи по характеру своего дарования эпиком со спокойным, уравновешенным, созерцательным мировоззрением, Г. все же проявляет в своей симфонической музыке некоторый уклон к умеренно драматизованному пафосу и лиризму. Ему чужда бытовая красочность Мусоргского или трагический индивидуализм Чайковского. Но зато ресурсы его творчества значительно богаче, он более просвещен в музыкальном смысле, более выдержан в приемах своего мастерства, и в лучших своих симфониях (Шестой, Седьмой и Восьмой) он создал произведения огромного охвата, проникнутые светлым жизнеутверждающим содержанием и энергичной мужественностью выражения.Полнее и глубже всего Г. проявил себя в симфониях. Но большое значение имеют также и его композиции для балета, представляющие по сложности и художественной содержательности первоклассный художественный интерес. В отношении повышенной симфоничности своей балетной музыки Глазунов является прямым предшественником таких блестящих мастеров современ. хореографической музыки, как И. Стравинский. Из области камерных сочинений особенно важны для оценки Г. его средние квартеты, преимущественно Четвертый и Пятый, фортепианная музыка (одно из лучших его произведений — фортепианный этюд «Ночь», ор. 31, соната и др.), некоторые его романсы^ особенно восточные, «Вакхическая песнь» на слова Пушкина, и др. Большой популярностью, далее, пользуются его первый фортепианный и скрипичный концерты с сопровождением оркестра. Области оперной музыки, столь характерной для «русской школы», Глазунов совсем не коснулся.
Как учитель Г. оказал большое влияние на молодое поколение рус. симфонистов, не только на своих непосредственных учеников, как напр. Мясковский, но и на таких, чуждых ему по настроениям композиторов, как Скрябин. Рус. музыкантам невозможно обойтись без внимательного изучения партитур Г. как образцов русского европеизма в области симфонич. музыки, впитавшего в себя достижения музыкального Запада и тем открывшего новые перспективы для русской инструментальной музыки. Подобно другому мастеру инструментального письма — С. И. Танееву (см.) — Г. проявил глубочайшую последовательность в своем устремлении к музыкальной пластике, даже в ущерб непосредственной эмоциональной заразительности его произведений. Отсюда и некоторая оппозиция против Г., упреки в рассудочности, частое отрицание чувственного воздействия его музыки, существенно помешавшее ее распространению в широких кругах. И, действительно, нужно обладать известным навыком музыкального слушания, чтобы оценить мастерство глазуновской музыки, по-своему органичной и крепкой. Интересам советской музыкальной общественности Г. остался чужд, он никак не отозвался в своем творчестве на задачи социалистического строительства жизни. Убежденный «академист», он не изменил своему культу «чистого искусства», оставшись равнодушным ко всему, что не входит в сферу чистой музыки, и оторванным от социальных интересов современности. В послеоктябрьский период Г. проявлял только известную активность в проведении ряда чисто музыкальных реформ в Ленинградской консерватории. В 1922 Г. получил звание народного артиста Республики.
Главнейшие произведения Г. в порядке их возникновения.
Симфонии: ПерваяЕ dur, op. 5, 1881—82; Вторая fis moll, op. 16, 1886; Третья D dur, op. 33, 1890; Четвертая Es dur, op. 48, 1893; Пятая В dur, op. 55, 1895; Шестая c moll, op. 58, 1896; Седьмая F dur, op.
77, 1902; Восьмая Es dur, op. 83, 1906. — Симфонические произведения («Фантазии» и «Картины»): «Стенька Разин», ор. 13, 1885; «Лес», ор. 19, 1886; «Море», ор. 28, 1889; «Весна», ор. 34, 1891; «От мрака к свету», ор. 53, 1894. — Балеты:
