ла спасение только в компромиссе с монархией и дворянством, как бы ни был малодушен этот компромисс.
Прусская буржуазия еще на берлинских баррикадах заключила союз со сторонниками только-что свергнутого режима. Новое министерство Кампгаузена-Ганземана, в целях восстановления «порядка», тотчас же пустило в ход всю старую государственную машину. Уже 30 марта — 1 апреля нек-рые воинские части были по требованию бюргерства возвращены в Берлин. Под руководством шефа полиции Минутоли из зажиточных бюргеров и чиновников было организовано гражданское ополчение. В старой бюрократической системе государственного управления не было произведено ни малейших изменений. Даже весь персонал служащих различных министерств остался неприкосновенным. Правительство не уволило ни одного чиновника, ни одного офицера.
Король, который после революции 18 марта впал было в величайшее уныние, вскоре заметил, что он столь же необходим «либеральным» министрам, как и они ему. Революция пощадила трон, и он сделался оплотом «порядка» против «анархци»; поэтому либеральная буржуазия и ее вожди стремились установить добрые отношения с короной.
Первой заботой министерства было придать видимость законности насильственным изменениям в политическом строе и тем самым сохранить «преемственность правовых традиций». Несмотря на протесты народа, правительство еще раз созвало феодальносословный соединенный ландтаг, чтобы в качестве «законного» органа народной воли установить (декретом от 6 апр.) основы будущей прусской конституции и «выработать» (8 апр.) порядок выборов в Национальное собрание. Проект конституции содержал следующие основные пункты: свобода печати и союзов; суд присяжных по политическим делам и делам печати, но лишь в пределах территорий рейнского права; независимость судей и гарантия того, что впредь утверждение всех законов, бюджета и налогов будет производиться народным представительством.
Избирательное право должно было быть всеобщим, равным, тайным, но не прямым.
Согласно избирательному закону, новая конституция должна быть принята в результате «соглашения», достигнутого между Национальным собранием и короной. Практически это значило, что, в случае разногласия между ними, сильнейшая сторона будет просто-на-просто диктовать свои условия слабейшей. А буржуазное правительство сделало всё для того, чтобы сильнейшей стороною оказалась именно корона.
Тем временем шел быстрый рост демократической партии — партии радикальной мелкой буржуазии. Во всех городах возникали демократические клубы и ферейны, во многих местах появились радикально-демократические листки и газеты; из них в столице самую энергичную пропаганду вела «Berliner Zeitungshalle», редактором которой был Густав Юлиус, а в Рейнской провинции наибольшее влияние имела издававшаяся Марксом в Кёльне «Новая Рейнская Газета» («Neue Rheinische Zeitung»). И пролетариатв значительной своей части тоже шел за демократической партией, составляя ее левое крыло и толкая партию вперед. Демократы требовали прямого избирательного права, признания суверенитета Национального собрания (в противовес принципу «соглашения»), полного и открытого признания революции 18 марта в качестве источника нового гос. строя и, наконец, радикальной реформы управления.
По вопросу о форме правления в рядах этой партии не было полного единодушия: умеренные готовы были удовлетвориться «демократизированной» монархией; более радикальные стремились к установлению федеративной республики, а часть рейнских демократов, под влиянием Маркса, выставила требование единой централизованной республики. Во всяком случае, демократы серьезно и искренне стремились к окончательному уничтожению старого режима и к демократизации государства. Тем не менее, радикальная мелкая буржуазия, составлявшая классовую базу демократической партии, неспособна была кристаллизоваться в мощную оппозиционную силу. В критические моменты этот класс всегда занимал колеблющуюся позицию, несмотря на напыщенную революционную фразеологию.
Так, апрельская берлинская демонстрация (20/IV 1848) против двухстепенных выборов провалилась не столько вследствие буржуазной агитации и вмешательства гражданского ополчения, сколько в результате двусмысленного поведения демократов и главных руководителей движения. Даже сильнейшее возмущение, вызванное возвращением ненавистного народу принца Прусского (впоследствии императора Вильгельма I), бежавшего после событий 18 марта в Англию, неспособно было заставить демократическую партию организовать свои силы для революционной атаки.
Собрание, созванное для выработки упомянутого «соглашения»( V ereinbarungsversamnilung, — обычно его называют прусским или берлинским Национальным собранием) и начавшее свои заседания 22 мая, не носило революционного характера. Его правая, состоявшая из феодалов, насчитывала св. 100 членов, а левая, лидерами которой были Б.
Вальдек, И. Якоби и Ф. Циглер, — меньше 40 (из общего числа 402 — х). Господствовал «центр» — партия либеральной буржуазии, в свою очередь, делившаяся на правое и левое крыло (лидером первого был управляющий ж. д. Унру, второго — Родбертус). От позиции этой вечно колеблющейся партии почти всегда зависел характер принимавшихся решений, и ее шатания слева направо и справа налево обеспечили поддержку собрания сначала (20/VI) министерству Кампгаузена, а затем (в сентябре) — министерству Ауерсвальда-Ганземана. Вместо того, чтобы овладеть средствами государственного принуждения и разрушить феодально-бюрократический строй, Собрание в течение нескольких месяцев подряд занималось выработкой новой конституции на бумаге. О пустых формальностях и вопросах конституционного этикета спорили целыми неделями. Собрание неспособно было разрешить даже закон-
