чается в том, что она «больше» суммы своих частей: она содержит в себе признаки, не встречающиеся у составных частей. Отдельные части, хотя и могут играть исключительную роль в процессах образования целого, теряют свою самостоятельность как компоненты системы. Специфические свойства каждой отдельной части «снимаются» в системе, целостность господствует над частью. Специфические особенности системы как целостности не суть сумма особенностей частей, но нечто другое. Свойства, напр., какого-нибудь здания не суть сумма свойств камней, из к-рых оно построено.
Вот почему никакая система вообще не сводима к своим частям. Эта теория является по существу простым изложением взглядов Гегеля, целиком перешедших в марксизм.
Но на этом и заканчивается совпадение марксистских воззрений со взглядами представителей «структурной теории». Последние считают, что новые признаки, выявляющиеся в целостной системе, представляют «иррациональный остаток», лежащий по ту сторону естествознания, а потому не поддающийся нашему познанию. Точное естествознание должно обходить, оставлять это «иррациональное» в явлении и изучать только то, что поддается познанию. Макс Гартман в вышедшей в 1927 второй части своей «Общей биологии» буквально утверждает, что «естествознание по своим средствам познания не в состоянии охватить особенного, специфически качественного, собственно иррационального не только в органическом, но и в неорганическом мире, но это его не интересует. Оно вполне удовлетворяется познанием поддающихся исследованию частей и количественным установлением причинных зависимостей, а иррациональное обходит и оставляет...
Иррациональный остаток бытия лежит за пределами естествознания». Из этого вытекает, что и виталистическая и научноматериалистическая теории жизни теряют всякий смысл, поскольку и то и другое учение стремятся познать непознаваемое, поскольку они занимаются вещами, лежащими «за пределами естествознания». Марксизм отвергает этот дуалистический взгляд на природу. Для него нет принципиально непознаваемых вещей и явлений. Признание относительности наших знаний, невозможности абсолютного знания не есть утверждение «принципиальной непознаваемости», а констатирование временных преград, обусловленных каждый раз определенными историческими причинами. Абсолютное знание невозможно не потому, что наши познавательные способности ограничены, а по той простой причине, что мир, к-рый мы изучаем, бесконечен в своем многообразии, развитии, связях и взаимоотношениях. Каждое новое открытие в области биологии углубляет наше познание жизни, преграды, стоявшие на нашем пути, отодвигаются все дальше и дальше, и вчерашний «иррациональный остаток» все в большей и большей мере получает рациональное истолкование. Нет таких явлений жизни, которые не могли бы быть познаваемы.. Тот или другой жизненныйпроцесс, то или другое функциональное или морфологическое явление может быть временно непознанным, но не непознаваемым. В этом отношении марксизм расходится также с агностицизмом, или, по Энгельсу и Ленину, со «стыдливым материализмом» большинства современных биологов. Клод Бернар, напр., не приемлющий «ни материализма, ни витализма», считает совершенно бесполезным стремление познать первопричины явлений вообще и жизни в частности, ибо эти причины лежат, по его мнению, за пределами наших познавательных способностей. В этой формулировке имеется скрытое признание потустороннего, «трансцендентного» мира, недоступного нащему познанию. Клод Бернар и др. стыдливые материалисты утешают себя тем, что изучение этого '«трансцендентного» мира жизненных явлений не представляет для нас никакого практического интереса. Марксизм также считает, что заниматься «энтелехиями», «доминантами», «первопричинами» явлений и т. п. не только не представляет никакого практического интереса, но приносит вред. Но марксизм отказывается от них не потому, что они лежат «по ту сторону естествознания», а потому, что они нигде не лежат: их просто нет. Нет большей нелепости, с точки зрения современного естествознания, как признание «первопричины», хотя бы и «трансцендентной», ибо это означает признание какого-то начала в бесконечном потоке непрерывного развития мира, возврат к давно превзойденному метафизическому учению о первом толчке, о боге и т. ц. Это, само собой понятно, не означает отказа от изучения действительных причин явлений, их многообразия, их смены в пространстве и времени. Все, что действительно существует, как бы оно сложно ни было, доступно нашему познанию и обязательно должно быть изучено.
В этой доступности нашему познанию всех явлений природы и безграничности наших возможностей в их изучении лежит залог нашего быстро растущего господства над слепыми стихиями, нашего сознательного овладения природой и переустройства ее в нащих интересах, Явления жизни в этом отношении не представляют никакого исключения.
Лит. (см. также лит. к 1 гл.): I. Виталисты — Dries ch Н., Philosophic des Organischen, Lpz., 1921; его же, Ordnungslehre, Jena, 1923; его же, Die organischen Regulationen, Lpz., 1901; его же, Der Begriff der organischen Formen, B., 1919; его же, Das Ganze und die Snmme, Lpz., 1921; его же, Leib und Seele, Lpz., 1923; его ж e, Le vitalisme, «Scientia», v. 36, № 147, 1924; его же, Самостоятельность биологии, «Новые идеи в биологии», сб. № 1, СПБ, <913; Heinichen О., Driesch’s Philosophic, Lpz., 1924; Лосский Н., Современный витализм, П., 1922 (в обеих последних книгах — претенциозное изложение учения Дриша, а у Лосского — еще и учения Э. фон Гартмана); vоnНаг tmann Е., Das Problem des Lebens, Bad Sachsa in H., 1906; его же, Mechanismus und Vitalismus, «Агchiv fursystemat. Philosophic», 1913;Reinke J., Die Welt als Tat, B., 1925 (перевод 11 глав этой книги см. в сб. «Сущность жизни»); Rignano Е., Ueber die Vererbung erworbener Eigenschaften, Lpz., 1907; его ж e, Das biologische Gedachtniss, «Annalen d. Naturphilosophie», hrsg. v. W. Ostwald, В. УШ; его же, Man not a Machine, L., 1926; von U e x k ti И J., Theoretische Biologie, B., 1920; eгож e, Definition des Lebens und des Organismus, «Handbuch der normalen und pathologischen Physiologies herausgegeben von Bethe
