метом, или же назовем необходимостью.
Ни в одном из этих случаев не может быть речи об изучении причинной цепи, ни в одном из этих случаев мы не двигаемся с места. Т. н. необходимость остается простой фразой, а благодаря этому и случай остается тем, чем был». Случай имеет такое же объективное значение, как и необходимость. «Можно сколько угодно утверждать, что разнообразие находящихся на определенном участке бок-о-бок органических и неорганических видов и индивидов покоится на ненарушимой необходимости, но для отдельных видов и индивидов оно остается тем, чем было, т. е. случайным. Для отдельного животного случайно, где оно родилось, какую среду оно застает вокруг себя, какие враги и сколько именно врагов угрожает ему... Хаотическое соединение предметов природы в какой-нибудь определенной области или даже на всей земле остается, при всем извечном, первичном детерминировании его, таким, каким оно было, случайным».
Отказ от фаталистического детерминизма, само собой понятно, отнюдь не означает отказа от закона причинности. Это ясно из приведенных выше соображений Энгельса.
Статистическая закономерность, т. е. закономерность, основанная на случайных явлениях, есть объективная реальность, выявляющаяся там, где мы имеем дело не с отдельными единицами, а со значительным числом однородных единиц, с совокупностями однородных явлений. Современная физика показывает нам в этом отношении нагляднейшие примеры. Чем дальше она углубляется в изучение строения вещества, чем больше ей приходится иметь дело с атомами, электронами и протонами, тем больше прав предъявляют законы случая (теория вероятностей). И не потому, что мы пока еще не познали всех причин, определяющих данное состояние вещества, а потому, что множества определяются особыми закономерностями, и именно — законами случая. Физик Смолуховский пишет: «Что касается до применения в теоретической физикё, то все теории вероятности, считающие случайность непознанной частичной причиной, должны быть заранее признаны неудовлетворительными»... «Физическая вероятность события зависит только от условий, влияющих на его появление, а не от степени нашего знания»... «Применение теории вероятности в кинетической теории газов сохранило бы свое значение и было бы полностью оправдано даже в том случае, если бы мы в точности знали устройство молекул и их начальные положения и были в состоянии точно математически описать движение каждой во времени».
Диалектическое разрешение этой проблемы лежит в признании случая такой же объективностью, как и закономерности. Это хорошо понимал и Смолуховский, который в этом вопросе стихийно стал на диалектическую точку зрения. «Мне кажется, — пишет он, — что и для философии очень важно то, что, хотя бы и в узкой области физики, можно показать, что понятие вероятности в обычном смысле закономерной последо 274
вательности случайных явлений имеет строго объективный смысл и что понятие и происхождение случайности можно точно определить, оставаясь все время строго на почве детерминизма». Великая заслуга Дарвина заключается в том, что он первый из натуралистов «реабилитировал» случайность и показал, какую огромную роль она играет в понимании биологических закономерностей в процессе видообразования вообще и организации целесообразных приспособлений в частности.
Дриш считает, что с точки зрения виталистической концепции совершенно необязательно допущение индетерминированных явлений. «Для витализма как логической доктрины» он выставляет «постулат, что все явления природы подчинены законам детерминизма». Он даже допускает возможность «предсказывания» явлений, протекающих в организмах, по крайней мере, в «идеальном смысле», т. е. для предположительного случая, когда «исследователь знал бы, напр., материальный состав яйца и энтелехию, управляющую этим яйцом».
«Но в действительности, — спешит он оправдаться, — такой возможности, без сомнения, не существует, ибо никто не может знать энтелехию до того, как она не проявила себя своим воздействием на рассматриваемую субстанцию, и еще потому, что материальные установки сами по себе не предопределяют всех „условий", необходимых для осуществления ' жизненных процессов».
Т. о., «детерминизм» Дриша есть пустая фраза, от к-рой, как он думает, следовало бы отказаться, хотя, по его мнению, сам по себе детерминизм и не находится в противоречии с его виталистической концепцией.
Отрицая «механистическую причинность» жизненных процессов, Дриш не оставляет здесь «каузальной пустоты», не прокламирует «непричинной свободы», а вводит новый, специфический каузальный фактор («немеханическая причинность»). Этот фактор, а именно уже известная нам энтелехия, выступает как причина в тех естественных процессах, где возможность обыкновенных причинных взаимодействий и связей «абсолютно исключена». Т. о., детерминизм, или универсальность принципа причинности, «достигается» Дришем тем, что он, прервав его на определенной ступени развития материального мира, вводит вместо него, как его непосредственное продолжение, новый «причинный» фактор, к-рый по существу является отрицанием всякой материальной причинности. Материальная цепь причин на известном пункте бесследно тает и уступает свое место нематериальной обусловленности. Но в том-то и дело, что истинный детерминизм не допускает прерывности каузальной цепи. Материальный ряд причин и следствий непрерывен и бесконечен, материя не может превратиться в нематерию. В своей критике дришевского В. психовиталист Е. С. Рессель совершенно правильно отметил, что «без глубокого нарушения ясности мысли нельзя включать психический фактор в цепь материальных процессов, как это пытается осуществить Дриш». Последний, очевидно,
