революция, испугали,, наконец, всех. Хотя бывали положения, когда этой опасностью пытались произвести впечатление на Вену, но и в самом лагере венгерской оппозиции ее боялись не меньше, чем в Вене. Идея гражданской войны самым резким образом осуждалась вождями революции. Поэтому они стремились удерживать рабочие массы, «индустриальную молодежь» от активного участия в революционном движении. Особенно ярко это обнаружилось в процессе организации национальной гвардии, когда строго следили за тем, чтобы пролетарские элементы не были вооружены, и больше всего заботились о проведении в жизнь старого консервативного лозунга: «Работа и полиция являются единственными средствами защиты от пролетариата». Все-таки молодые городские рабочие не могут быть названы просто попутчиками буржуазного правительства. На это указывает волна стачек, к-рые начались уже в середине марта: лодешцики, кузнецы, канатчики бастовали, требуя повышения заработной платы и сокращения рабочего дня, кельнеры требовали более человечного обращения и общего улучшения условий труда, и т. д. На эти требования мастера ответили, что они не в состоянии повысить заработную плату из-за конкуренции не принадлежащих к цехам еврейских мастеров. Между тем, под влиянием все более разраставшегося движения, возникло требование об отмене платы за наем помещений. Борьба, возникшая на почве этих двух требований, привела к первому кровопролитию революционной эпохи. 19 апреля собралась толпа подмастерьев, вооруженная палками и топорами, и произвела нападение на домовладельцев и евреев. Поднялась тревога, выступили войска и национальная гвардия; результатом всего этого было большое число раненых и арестованных. Несмотря на строгие мероприятия ответственного правительства, борьба за заработную плату продолжалась. В этой борьбе родился первый венгерский коллективный договор, заключенный печатниками 14 мая 1848. И в этом направлении правительство вело лицемерную политику: с одной стороны, оно старалось запугать рабочих решительными действиями, а с другой, пыталось прекратить недовольство путем мероприятий в духе социальной политики. В прениях по поводу этих мероприятий перед общественным мнением был в конце-концов поставлен вопрос о цехах. В демократических органах требовали уже отмены выплаты заработка натурой, введения свободного трудового договора и 12 — часового рабочего дня. Однако, как и в деле разрешения большинства др, вопросов, так и в данном случае, решительные шаги были предприняты лишь после того, как опасность вооруженного восстания национальных меньшинств стала реальной.
Тогда же венгерское правительство стало делать первые попытки привлечь городской пролетариат на свою сторону. 9 июня неожиданно появилось распоряжение министра торговли Клаузаля, указывавшее, что отношения между мастерами и подмастерьями подлежат свободному соглашению, уста 54
навливавшее максимальный рабочий день в 11 часов и предусматривавшее сравнительно весьма серьезную охрану труда учеников.
Гораздо более резко обнаружился страх перед революцией при обсуждении очень спорного вопроса об отмене феодальных повинностей. Сначала шли долгие парламентские дебаты, имевшие целью установить необходимый минимум уступок по отношению к крестьянству с тем, чтобы, по мере возможности, не выполнить и эти минимальные обязательства; но затем, под впечатлением венского восстания и известий о пештских событиях 15 марта, рассматривавшихся всеми, как пролог крестьянского восстания, к-рое необходимо предотвратить, с необычайной быстротой проведен был 18 марта ряд аграрных законов: все феодальные повинности, а также десятина в пользу церкви, были навсегда отменены, а возмещение убытков помещикам было признано обязанностью государства. Но освобождение крестьян коснулось лишь верхушки крестьянства, т. е. зажиточных обладателей целой гуфы (т. н. феодально-обязанных крестьян); беднейшие же крестьяне-арендаторы, составлявшие половину всего венгерского крестьянства, остались в прежнем положении. К тому же помещики сумели превратить государственные гарантии в чрезвычайно выгодное для себя предприятие и провести капитализацию натуральной ренты. Они относились к своему должнику — государству — точно так же, как впоследствии, в эпоху экспорта капитала, империалистические правительства относились к задолжавшим им странам. Они не только потребовали обеспечения гарантии известными государственными доходами, но и добились выдачи землевладельцам государственных облигаций в виде закладных на казенные имения.
Но и на этом помещики не успокоились; они потребовали еще дальнейших компенсаций за «великодушный отказ» от своих феодальных прав. Повидимому, помещики использовали этот вопрос в качестве орудия б. или м. сознательной контр-революционной агитации, распространяя слухи о сомнительности выплаты вознаграждения, что, конечно, способствовало дискредитированию революции. Делалось это к тому же в то время, когда и в Вене стали задумываться над тем, не следует ли потопить венгерскую революцию в крестьянском восстании, чтобы тем самым спасти интересы всей империи и монаршие прерогативы; в связи с быстро нараставшим в Вене контр-революционным движением, виды на это все улучшались.
Дело в том, что в среде венгерского крестьянства прочно держалась вера в монарха, как защитника слабых и угнетенных.
К этому присоединялось то, что дворянство совершенно не считалось с новым законодательством, с величайшей бесцеремонностью продолжало злоупотреблять своими сословными привилегиями и всеми силами препятствовало проведению реформ; газеты полны были сведений о подобного рода фактах. Ответ на это не замедлил последовать: крестьянские массы принялись по всей стране сами защищать свои права и насильственно . уничтожать феодальные
