случай болезни и инвалидности — требовались новые источники дохода, и в 1909 он внес свой исторический бюджет, приведший к знаменитому конституционному — на деле социальному — конфликту между обоими крылами правящей буржуазии. Этим бюджетом предусматривалось дальнейшее развитие подоходного и наследственного налогов, а главное — вводился налог на капитальную ценность земли в соединении с дополнительным налогом на «незаработанный» прирост этой ценности. В абсолютных цифрах этот налог пока-что был совершенно ничтожный (около одной пятой процента), но для помещичьего землевладения это было революционным новшеством, покушением на самые основы его существования. И без того законодательные реформы правительства и, в особенности, реформаторское усердие Ллойд Джорджа вызывали в консервативных кругах, т. е. в кругах земельной аристократии и крупного промышленного и финансового капитала, беспримерное раздражение — тем более, что этим опровергался их тезис о невозможности финансировать социальные реформы, не прибегая к протекционистским принципам; с новым покушением на интересы землевладения, да еще с усилением подоходного налога дерзость либералов, казалось, дошла до крайнего предела.
Загорелась полемика, какую Англия не видывала со времени борьбы за «билль о реформе». Героем ее, бесспорно, был Ллойд Джордж, который с неслыханной силой демагогии повел борьбу против «лендлордизма», точно он в самом деле думал его уничтожить, и произносил зажигательные речи (из коих самая знаменитая была произнесена в пролетарском квартале Лондона, Лаймгаузе), как будто готовил революцию.
Полемика перешла в серьезнейший политический конфликт, когда палата лордов, получив на одобрение бюджет, проведенный в палате общин, бесцеремонно отвергла его, — акт, не имевший себе равного, ибо бюджетные права до сих пор считались исключительной прерогативой палаты общин. Пресловутая неписанная конституция Англии дала, т. о., трещину при первом же напоре внутренних социальных противоречий — при том даже не между основными классами общества, буржуазией и пролетариатом, а между двумя крылами той же буржуазии. Но эта трещина также показала, до какой ярости дошли элементы, объединенные в консервативной партии, в борьбе с мелкой буржуазией и союзным с ней рабочим классом, и насколько они сознавали превосходство своих сил над либеральной партией, несмотря на парламентское большинство последней. И они, действительно, не ошибались. Казалось бы, либеральное правительство, воодушевленное социально — демократическими идеалами и руководимое столь ревностным поборником реформ, как Ллойд Джордж, должно было ухватиться с радостью за этот предлог, чтобы покончить с таким, ставшим уже притчею во языцех, реакционным и ультра-недемократическим учреждением, как палата лордов. Не была ли эта палата главным оплотом реакции во время борьбы за ре 516
форму парламента? Не была ли эта палата тем орудием, при помощи к-рого была уничтожена «великая мечта» Гладстона о гомруле для Ирландии? Но подобно тому, как Гладстон в свое время молчаливо перенес оскорбление, нанесенное либерализму лордами, так и теперь радикальнейшее правительство не осмелилось поднять брошенную ему в лицо перчатку. Либерализм слишком хорошо знал цену этого учреждения в прошлом, когда оно спасало его от его собственного радикализма, уродуя и калеча законопроекты, которые он, скрепя сердце, проводил в палате общин во исполнение своих избирательных обещаний. Либерализм предвидел также и полезность палаты лордов в будущем, когда солидарность общебуржуазных интересов заставит его пойти на единый фронт с консерваторами против рабочей опасности. Наконец, он ценил учреждение, куда он мог направлять своих богатых друзей в награду за их финансовую поддержку, т. к. с нек-рого времени у обеих партий создалась практика награждения перством богатых выскочек, делавших крупные взносы в их партийные кассы, при чем эта практика была развита у либералов еще больше, чем у их противников: высчитано было, что с 1868 до 1912 гг. либералы возвели в перское достоинство 164, а консерваторы — 149 человек. То обстоятельство, что большинство этих перов-назначенцев переходило — даже если они были первоначально либералами — в консервативные ряды, как только усаживалось на скамьях верхней палаты, лишь подчеркивало внутреннюю пустоту либерального демократизма и, конечно, не облегчило задачи либерального правительства в данный момент.
Подумав немного, либеральное правительство решило ответить на провокацию палаты лордов роспуском парламента и назначением новых выборов. Это было своего рода харакири. Выборы состоялись в янв. 1910, и в результате их число либеральных депутатов уменьшилось до 275, а число консервативных депутатов увеличилось до 273, так что решающая роль перешла к рабочим, насчитывавшим теперь в объединенной фракции 40 мандатов, и ирландским националистам, располагавшим 82 мандатами.
Это было равносильно поражению, тем более унизительному, что отныне правительство зависело от рабочих и ирландских, т. е. чужих, голосов. Правда, и рабочие и ирландцы были далеки от мысли использовать положение в интересах своих избирателей и ни словом не заикались о какихлибо собственных требованиях. Но от этого положение правительства не стало более легким: отказавшись от борьбы, когда оно располагало собственным огромным большинством, оно еще менее склонно было воевать при помощи чужих, и притом еще мало «респектабельных», голосов. Будучи вынуждено выдвинуть требование не только о законодательном зафиксировании исключительного права нижней палаты контролировать бюджет, но и об отмене безусловного вето верхней палаты по всем законодательным проектам вообще, оно поэтому ограничилось покамест проведением
