хорошего происхождения, не стесняясь тем, что дьяк — «чин худой», родовитого человека недостойный. Рядом с духовенством дьяк того времени был первой рус. интеллигенцией: мы имеем историю «Смутного времени», написанную дьяком Иваном Тимофеевым.
Стиль этого произведения наводил В. О.
Ключевского на мысль, что Тимофеев думал по-латыни; во всяком случае, его современники того же круга знали не только латинский, но и греческий язык. Позже подьячий Котошихип дает одно из замечательнейших описаний Московского государства.
Расцвет московского торгового капитализма в 17 в. должен был сильно толкнуть вперед рост московской Б. Жалобы земского собора 1642 на засилье дьяков, построивших себе «хоромы каменные такие, что неудобь сказаемые» (образчик таких хором до сих пор стоит па Берсеневской набережной реки Москвы: это дом, занимаемый теперь Институтом этнических культур народов Востока; раньше здесь помещалось Московское археологическое общество, а в 17 в. дом был построен дьяком Меркуловым; хотя и надстроенный в 18 веке, он является по теперешним понятиям довольно скромным зданием), и появление среди московских приказов одного, чисто бюрократического, Приказа тайных дел, где все было в руках дьяков и куда бояре, управлявшие другими приказами, «не ходили и дел там не ведали» (Котошихин), намечают этот рост, — особенно, если принять в расчет, что и в других приказах фактическими хозяевами часто бывали дьяки.
Насколько поднялось социальное самосознание этой группы, видно из того, что еще в начале 17 в. в одном местническом деле, — т. е. в деле, касавшемся счетов между людьми «с отечеством», людьми «великородными», — бывший в числе судей дьяк отколотил виновного палкой, и не видно, чтобы судьи-бояре имели гражданское мужество вступиться за своего одпосословника. Тем не менее, о настоящей Б. в России можно говорить лишь с эпохи Петра, к-рый был и первым представителем здесь абсолютизма в западно-европейском смысле слова, т. е. представителем личной власти, не связанной традициями феодального общества. Первым настоящим бюрократическим учреждением у нас был сенат Петра (1711), сменивший боярскую Думу. Та была собранием крупнейших вассалов московского царя, — людей, предки к-рых сами когда-то были государями; и хотя к концу 17 в. в эту аристократическую группу влилось много новых людей, а потомки прежних удельных князей были в ней уже в меньшинстве, все же дума оставалась собранием крупных землевладельцев, имевших социальное значение и независимо от своего «чина». Сенат был собранием чиновников, назначенных царем без всякого внимания к их происхождению и социальному положению (на место одного из князей был сейчас же назначен бывший крепостной Шереметева, Курбатов, другому, бывшему крепостному, Василию Ершову, было поручено управлять Московской губернией) и подчиненных самой суровой бю 476
рократической дисциплине. Думе царь, юридически, не мог приказать — боярский приговор, формально, и в конце 17 в. шел рядом с государевым указом («государь указал и бояре приговорили...»). Но это была лишь форма того, что имело реальное значение в 16 в. (см. Боярство и боярская дума), это был факт, а не право. Петр еще до учреждения сената обходился без всяких приговоров. Указ об учреждении губерний (дек. 1708) начинался словами: «Великий государь указал... И по тому его, великого государя, именному указу те губернии и к ним принадлежащие города в Ближней канцелярии расписаны»... С сенатом же царь разговаривал в таком стиле: «С великим удивлением получил письмо из Петербурга, что 8.000 человек солдат и рекрут не доведено туда, чем ежели губернаторы вскоре не исправятся, учинить им за сие, как ворам достоит, или сами то терпеть будете...» (указ 28 июля 1711). Или: «доставить войска на Украину, чтобы конечно, к июлю поспели, сие все, что надлежит к войне, как наискорее управить сенату, под жестоким истязанием за неисправление» (указ 16 января 1712). Постоянно обуреваемый мыслью, что сенаторы ленятся, лодырничают и воруют, Петр сначала вводит в сенат, для надзора, гвардейских офицеров, а потом создает специальную должность «око царево», в лице генерал-прокурора, обязанного следить за тем, «дабы сенат в своем звании праведно и нелицемерно поступал», и чтобы там «не на столе только дела вершились, но самым действом по указам исполнялись», «истинно, ревностно и порядочно, без потеряния времени».
А для надзора за всей администрацией, вообще были созданы фискалы, чтобы «над всеми делами тайно надсматривать».
Институт фискалов снова возвращает пас к социальному смыслу Б. Новые петровские учреждения не только не считались ни с каким «отечеством», но определенно носили буржуазный характер. Обер-фискал Нестеров, тоже бывший крепостной, писал царю о своих «поднадзорных»: «их общая дворянская компания, а я, раб твой, меж ими замешался один с сыном моим, к-рого обучаю фискальству и за подьячего имею...» Кроме фискальства, он еще выдвинулся и проектом основать купеческую компанию, которая бы защищала «отечественное» купечество от засилья иностранцев. Простые фискалы выбирались, м. п., и «из купецких людей», в количестве 50%. Для успокоения дворянства в указе говорилось, что они будут наблюдать «за купечеством», но мы видели, как смотрел на себя Нестеров. Присматриваясь к программе сената, оставленной этому учреждению Петром, когда он отправлялся в Прутский поход, мы видим, что она почти вся состоит из фин. — экономических пунктов («смотреть во всем государстве расходов...», «денег как возможно больше собирать...», «векселя исправить»., «товары... освидетельствовать...», «соль стараться отдать на откуп», «заботиться о развитии китайского и персидского торга...»). В этом перечне тонут общие вопросы, как «суд нелицемерный»,
