интересы одинаково как торгового, так и промышленного капитализма; но введение в 1878 золотых пошлин, т. е. повышение таможенного тарифа сразу на 50 % (бумажный рубль тогда стоил только 66 золотых копеек), отметило начало новой эры покровительства уже специально промышленности и нового союза самодержавия и фабрикантов. Своей высшей точки это покровительство достигло в тарифе 1891, побившем рекорд даже «покровительственных» тарифов Николая I; а свое политическое завершение этот новый союз нашел в министерстве Витте (1892—1903) (см.) — прямом наследнике тех чиновников Александра II, к-рые умело объединяли в своем лице верность самодержавию с преданностью интересам капитализма. Наиболее характерной в этом направлении реформой Витте было введение в 1897 золотой валюты, больно ударившее по карману помещика и, отчасти, торговца, — слоев, заинтересованных в продаже за границу хлеба, — и выгодное фабриканту, покупавшему за границей машины.
Тесный союз самодержавия с капитализмом объясняет нам, почему в течение всего 19 в. представителем либерального движения была у нас не Б. в собственном смысле, но передовые группы землевладельцев, переходивших понемногу к предпринимательству, что, однако, совсем не следует понимать в том смысле, что эти группы землевладельцев совершенно утратили всякие феодальные черты. Прусский юнкер, — наиболее выпуклый тип этого рода землевладельцев, — тщательно сохранял основную привилегию феодализма, монополию на землю, и остатки личной власти над крестьянами, что не мешало ему рационально организовывать свое хозяйство, применять машины, искусственное удобрение и т. п.
Русская разновидность этого типа точно так же никогда не отказывалась от использования остатков крепостного права и, в особенности, от монополии на землю: но и она стремилась к организации больших сельско-хозяйственных предприятий, с батрацким трудом, машинами и т. д. Поперек дороги этой рационализации стояла, прежде всего, крайняя дороговизна оборудования, создававшаяся «покровительственным» таможенным тарифом. Временные и случайные подачки правительства не разрешали этой задачи, и прогрессивное землевладение в течение всего 19 в. находилось в состоянии глухой оппозиции самодержавию, временами переходившей в открытую вражду (см. Декабристы, Земство, Земское движение). В этой среде возникали иногда либеральные, в начале века — даже радикальные, политические организации, — по большей части, крайне рыхлые, неустойчивые и недолговечные, т. ч. самое существование нек-рых из них бывало предметом спора. Но у Б. в собственном смысле в течение всего 19 в. не было даже и таких организаций, и, в смысле политической оформленности своих классовых стремлений, она отстала даже от только-что народившегося во второй половине 19 в. пролетариата.
Последний уже в 70 — х гг. имел свои зача 188
точные политические организации, в 90 — х имел целую сеть их, с начала 20 в. имел свою политическую партию — первую политическую партию, какая возникла вообще на рус. почве, У Б. первая политическая партия возникает не только после того, как пролетарская партия существовала уже несколько лет, но и после того, как пролетариат одержал первую большую победу в Октябрьской забастовке 1905.
Этот факт политической отсталости русской буржуазии является одной из главных исторических особенностей рус. революционного движения и объясняет нам, почему в России «победа буржуазной революции была невозможна, как победа буржуазии» (Ленин). В то время, как всюду в Зап. Европе Б. вела революцию, в России она плелась за ней. Итти в направлении буржуазной революции было все же и для рус. капиталистов совершенно неизбежно, поскольку «бесконечно застарелое и устарелое самодержавие» (Ленин), чем дальше, тем больше оказывалось негодным оружием для защиты интересов капиталиста. Быстро росший пролетариат, достигший 10-миллионных размеров к началу 20 в., требовал от Б. каких-то мер «самозащиты». Эту «самозащиту» Б. всего мира находила, прежде всего, в обмане рабочей массы и в подкупе ее верхов. Для этого нужен был известный аппарат, в виде свободы коалиций, свободы собраний, профессиональных союзов, легальной рабочей партии и т. д. Без всего этого ни подкуп, ни обман были не осуществимы. Самодержавие, со своими феодально-полицейскими приемами управления, наоборот, ставило дело так, что самый наивный и малосознательный рабочий весьма скоро приходил к пониманию классовой природы того общества, где он живет, и классовых противоречий, раздирающих это общество. Царское правительство или расстреливало забастовщиков, моментально проясняя этим классовое сознание массы, или прибегало к грубо демагогическим приемам, устраивая «желтые» рабочие союзы там, где никаких союзов вообще еще не было и где, т. о., полицейские организации становились, по иронии судьбы, школой классовой борьбы. Русская Б. начинала чувствовать необходимость перехода к политическим порядкам западноевропейского типа, коротко говоря — к конституции, во имя своих собственных классовых интересов. В первые годы 20 в. Б., впервые после столетнего перерыва, начинает снова становиться оппозиционной, а отдельные буржуа доходят даже до материальной поддержки революционных организаций, с одной стороны, и до издания за границей нелегальной литературы — с другой (см. «Освобождение», газета и союз). На этом пути буржуазия начинает блокироваться с либеральным дворянством, «левыми земцами».
Своей высшей точки это оппозиционное настроение Б. достигает летом 1905, когда на съезде фабрикантов Московского района один из них предлагал объявить локаут,
