Отказ признать страдание реальным приводит к отказу от жизни, а последний завершается столь выгодным для господствующих классов отказом угнетаемых от сопротивления угнетателям и социальной борьбы. Нищие, с этой точки зрения, являются тем орудием примирения, к-рое служит прежде всего интересам господствующих классов.
В них как бы осуществляется идеальный способ разрешения классовых конфликтов в древнем обществе. И роль их в этом отношении не может быть недооценена. По самому своему составу они являются своеобразным междуклассовым соединением — в ряды бродячих странников одинаково могут пойти и разочарованные представители аристократии, и городские нищие, и обезземеленные крестьяне. В качестве бикху (буддийского монаха) встречается и сын раджи, и разорившийся купец, и неудачливый чиновник, и лишенный приюта ремесленник. Единственным условием для такового выхода из рамок классового общества и борьбы оказывается отказ от мира, греха и плоти. Раз мир призрачен, то нет и социальных бедствий, нет и социальных конфликтов. Бегство от действительности есть переход к жизни, где больше нет насилия, эксплоатации и гнета. Этим как бы устраняется социальная проблема. Каждый монах, т. о., становится орудием смягчения и полного затушевывания классовой борьбы. Непротивление является превосходным средством для фактического увековечения существующих отношений, для укрепления классового гнета и эксплоатации. Страдания в «призрачном» мире, однако, не перестают быть страданиями, а фактический гнет ни на одну минуту не теряет своего реального классового характера. Философия отречения и непротивления для того, чтобы оказывать влияние на массы, нуждается в новых прикрытиях и соответственной идеологической надстройке. И она была, действительно, сооружена. Источником ее послужил быт старого феодализма с его преобладанием семейных связей, с будто бы идиллическими отношениями между барином и закабаленным крестьянином, выражающимися в отеческой опеке и любви, с одной стороны, и крестьянской верности, преданности и тоже любви — с другой стороны. Великие индийские эпосы вроде Махабхараты и Рамайяны, и такие творения, как пьесы Калидасы, показывают с достаточной ясностью, что барский двор, а тем более княжеский дворец, окутывались прямо чудовищной идеализацией в духе превращения кшатриев, раджей и, тем более, браминов в образцы героизма, великодушия и любви. Неудивительно после этого, что с разложением феодального поместья и эта идеология была вынесена на более широкую поверхность. Для обессиленных и выродившихся потомков барщинного уклада, именно, любовь была тем мостом, к-рый открывал им путь уже не к одному личному спасению, но и к общественному служению. Для Б. очень характерен момент, когда, по преданию, Будда на искушения злого духа, Мары, предлагавшего ограничиться только личным спасением, решительно заявил, чтоон ставит своей целью спасение человечества. И для этого главным орудием должна была служить, именно, любовь — «метта». Описанию и изображению буддийской любви посвящены чрезвычайно многие и, быть может, наиболее яркие строки всевозможных сутр. Сам Будда «несся любовью» от одной части мира к другой и «обнимал любовью великою, всеобъемлющею, бесконечною, в ней же ни малых следов ни гнева, ни злого волнения». Такая «метта» является на первый взгляд особенно странной после полного отказа последователей Б. от всякой активной помощи жертвам общественной эксплоатации и угнетения. Но не следует забывать специфического характера этой буддийской любви. Исследователи Б. определяют «метту», как нечто совершенно чуждое всякой активной любви, как нечто безмерно холодное и спокойное, пассивное, но, вместе с тем, сентиментальное. Это, действительно, есть сочетание жалости и снисхождения, сочувствия и довольно бесплодного утешения. Это — любовь со стороны и, в значительной степени, сверху вниз, направленная со стороны спасенных к существам, погрязшим в страстях и страданиях, неспособным отрешиться от призраков и уйти от грязного мира. Единственным более активным выходом для этой любви является проповедь спасения, учительство в деле просветления и поддержка словом и примером уже 'вступивших на стезю освобождения от волнений и страданий. Как видим, эта любовь сохранила самодовольный и аристократический характер весьма дешевой симпатии и снисхождения высших к низшим.
III. Буддизм торгового капитала.
Социальные источники Б. не ограничиваются упадком феодализма. По преданию, самому Будде пришлось вести борьбу со многими идеологическими течениями уже чисто городского характера. Тем более это нужно отметить относительно его учеников, живших в период расцвета индийской торговли и могущества торгового капитала. В буддийских сутрах мы находим широкое отражение всевозможных чисто рационалистических влияний. Сам Б. воспринял эти новые веяния и отразил их весьма полно и точно. Своим развитием Б. обязан, именно, связи с рационалистически-настроенными городскими группами и, в частности, с рационалистически — настроенным торговым капиталом. Без преувеличения можно сказать, что вся основная конструкция философских воззрений Б. построена при помощи той идеологиии, к-рая была воспринята из торговой среды. Упадочное мировоззрение феодализма получило и новую обработку и значительное дополнение в тех идеях, к-рые господствовали среди купеческих корпораций и связанных с ними кругов. Материал, данный гибнущей аристократией, был переработан совершенно в ином духе, был связан с универсализмом, индивидуализмом и рационализмом городских и торговых кругов. Этим и объясняется тот факт, что Б. пережил эпоху феодального разложения и стал торжествующей идеологией новой, необычайно богатой и
