моногамий» нельзя признать бесспорным: выделывание орудий, вероятно, старше употребления огня, а оно уже чисто человеческий признак. Но Старке углубил самое содержание понятия Б. К сожалению, этим углублением не воспользовался гельсингфорсский ученый Вестермарк, «История человеческого брака» к-рого (1889) затмила труд Старке. В 1891, с предисловием Уоллеса, она вышла расширенным изданием в Лондоне (в 1894 последовало 2 — ое, дополненное, лондонское же издание). Смысл труда можно свести к двум выводам: 1) «гипотеза промискуитета по существу ненаучна (unscientific)» и 2) «кажется вероятным, что моногамия преобладала, б. ч., исключительно среди наших древнейших человеческих предков». Значение Вестермарка в том, что он убедительно показал отсутствие фактов, доказывающих существование промискуитета. После Вестермарка стало ясно, что Б. (и семья) является общим достоянием всех известных науке народностей. Но была ли исконной формой этого Б. моногамия? Вестермарк пытается подвести под эту гипотезу фактический фундамент, в виде приведения к абсурду гипотезы промискуитета и таких данных биологии, как одинокий образ жизни человекоподобных обезьян, человека, половой подбор и пр. В отличие от Старке, самое понятие Б. у Вестермарка лишено социальных и экономических черт. Он определяет его, как «более или менее длительную связь между самцом и самкой, продолжающуюся после полового акта до рождения потомства».
Неудивительно, что такой «Б.» может рассматриваться вне той или другой общественной системы. Как типичнейший представитель эволюционной школы в этиологии, Вестермарк не считается ни с степенью культурного уровня различных народностей, ни с необходимостью критики своих источников. Самое исследование Б. он расщепляет на изолированные вопросы (напр., экзогамия, развод, Б. кровных родственников и пр.), решение к-рых не увязывается между собой. Опрокинуть построение Моргана Вестермарк мог тем меньше, что все обилие своих доказательств он, подобно Старке, обрушил на самый слабый, но и самый маловажный пункт построения Моргана, т. е. на гипотетический промискуитет (см. табл, на ст. 333—34). Тем удивительнее, что даже здесь он встретил твердое сопротивление Энгельса, выпустившего в 1891 4-е изд. своей книги. «Существование временных одиночных пар», — «Б.» в смысле Вестермарка. — по Энгельсу, вполне мог иметь место и при промискуитете, т. к. сущность последнего не в «необходимости смешения всех без разбора в повседневной практике», а в «отсутствии преград, созданных обычаем». Необходимо отметить, что если отправлявшийся от Моргана Энгельс приходил к выводу, что современная нам (буржуазная) форма Б. не вечна и подлежит дальнейшим изменениям в связи с переходом общества на высшую ступень развития, то работы Старке и Вестермарка, настаивавших на исконности моногамии, были использованы в целях оправдания существующей системы Б. Энгельс был столь оптимистичен, что полагал,будто взгляды Моргана «все более» завоевывают «всеобщее признание». Действительно, «основные взгляды» Моргана до 1891 почти что были приняты. Ряд крупнейших историков культуры и этнологов признал «эволюцию» Б. со стадии отсутствия Б. к моногамии. Помимо упоминавшихся Бахофена;* Мак Леннана, Лёббока, Г. Спенсера, к этой теории агамии («отсутствие Б.»), как ее называл В. Вундт, примыкали Бастиан, Липперт, Гелльвальд, Пост, Жиро-Тел он, Летурно, Колер и др. Но почти каждый из этих крупных ученых изображал «эволюцию» Б. и семьи по-своему. Все они, как и их противники Старке и Вестермарк, по методам исследования, принадлежали к эволюционной школе этнологии.
Выступление Старке и Вестермарка знаменовало кризис не только изучения Б. и семьи, но и всей этой школы в целом.
Марксисты не остались немыми свидетелями этого кризиса. В 1896 Эрнст Гроссе прекрасно показал и ненадежность метода пережитков и необходимость изучать семью как составную часть всего культурного целого. Он отвергает все теории развития семьи, не исключая и Моргана. В последнем он видит лишь эволюциониста, изображающего «только один прогресс по одной линии и в одном направлении».
Сам Гроссе хочет показать не эволюцию семьи, а лишь связь определенной «формы семьи» с определенной «формой хозяйства», что ему, надо сказать, в значительной степени и удалось. Сам по себе этот метод мог стать весьма плодотворным, т. к., следуя ему, можно, действительно, установить эволюцию форм Б. и семьи в связи с эволюцией форм хозяйства. К сожалению, фигурирующие у Гроссе формы хозяйства представляются довольно произвольными. Гораздо основательнее к проверке теории МорганаЭнгельса подошел другой марксист — Генрих Кунов, выпустивший в 1894 книгу под заглавием «Организации родства австралийских негров». Тщательно изучив австралийский материал, Кунов пришел к выводу, что группового Б. у австралийцев нет не только фактически, но и теоретически, п. ч. их классификационная номенклатура, по его мнению, возникла не из брачно-семейных отношений, как думал Морган, а из расслоения общества па «поколения».
Кунов подверг в то же время критике Старке и Вестермарка и указал, что Морган первый признал теперешние формы родства и семьи результатом длинного развития, и тем положил «фундамент, на к-ром можно дальше строить». Новые австралийские открытия, однако, очень скоро показали, что Кунов использовал односторонние, аномальные системы классификационного родства, почему его выведение номенклатур Моргана из расслоения на поколения не может быть принято. В самом конце 19 и самом начале 20 вв. вышли труды Гауитта, с одной стороны, и Болдуина Спенсера с Фредериком Гилленом — с другой, которые познакомили науку не только с новыми классификационными системами, но и с «видоизмененной формой группового брака» в Австралии.
