переходом власти к правым всякая осторожность была отброшена. Радикалы и думать не хотели о возможности для Франции впутаться в балканскую политику России — Пуанкаре начал свои разговоры с рус. послом (Извольским) с жалобы, что русские недостаточно посвящают Францию в свои балканские дела. Первое время он только оговаривался, что воевать Франция из-за этих дел непосредственно все же не станет, но и этот остаток былой осторожности скоро исчез. Радикалы всячески старались избегать острых конфликтов с Германией, и когда последняя, в ответ на саботаж франц. правительством прежних соглашений по поводу Марокко, послала летом 1911 свое военное судно в одну из мароккских гаваней, тогдашний радикальный премьер Кайо (см.) не поднял перчатки и, несмотря на открытую поддержку Англии, добился улажения конфликта (см. Агадир, Марокко), Пуанкаре, оправдывая свое будущее прозвище («Пуанкаре-Война»), искал конфликтов.
Когда сфабрикованный Россией сербско-болгарский договор дал свои плоды, когда началась война балканских славян и Греции против Турции (см. Балканские войны 1912—1913) и после никем не ожидавшихся блестящих побед сербов обеспокоенная Австрия начала вмешиваться в дело, угрожая своей маленькой, но быстро росшей сопернице, Сербии, — франц. правительство оказалось воинственнее русского. Извольский писал из Парижа: «Тогда как до сих пор Франция заявляла нам, что местные, так сказать, чисто балканские, события могут вызвать с ее стороны лишь дипломатические, а отнюдь не активные действия, ныне она как бы признает, что территориальный захват со стороны Австрии затрагивает общее европейское равновесие, а потому — и собственные интересы Франции. Я не преминул заметить г. Пуанкаре, что, предлагая обсудить совместно с нами и Англиею способы предотвратить подобный захват, он этим самым ставит вопрос о практических последствиях предположенного им соглашения; из его ответа я мог заключить, что он вполне отдает себе отчет в том, что Франция может быть вовлечена на этой почве в военные действия» (письмо от 25 октября — 7 ноября 1912).
А франц. воен, министр Мильеран спрашивал русского военного агента: неужели Россия, в ответ на австрийскую мобилизацию не предпримет никаких решительных действий? Россия же в эту минуту больше всего была занята мыслью, как бы болгары, блестящих побед к-рых тоже никто не ожидал, не завладели Константинополем. А так как Германия во время удержала Австрию от дальнейших выступлений, то конфликт разрешился мирно, к нек-рому разочарованию французских реакционеров.
Воинственный задор последних, по крайней мере отчасти, несомненно подстрекался резким обострением англо-германских отношений в том же 1912. В феврале этого года Германия выступила с самой грандиозной из своих морских программ. Последний раз была сделана попытка добиться англо-германского соглашения по вопросу о флотах (соглашение о Багдадской дороге уже со 30 стоялось в 1911). Англ. воен, министр Хольден приехал в Берлин по приглашению Вильгельма, но торг кончился ничем — англичане стояли на своей традиционной формуле: «два киля против одного», немцы предлагали соотношение 2:3. Соглашение не было достигнуто, и в Англии господствовало такое раздражение против Германии, как никогда. Осенью 1912 рус. министр, иностр, дел Сазонов был в Англии, и Грей говорил ему о готовности англ. правительства «употребить все усилия, чтобы нанести самый чувствительный удар германскому морскому могуществу», а Георг V пообещал даже «пускать ко дну всякое германское торговое судно, к-рое попадется в руки» англичан.
При этом англичане, со своей стороны, посвятили Сазонова в секрет своей военной конвенции с Францией, о чем Сазонов знал уже от Пуанкаре.
Это доверие ясно показывало, что Россия окончательно принята в А. и что на нее возлагаются большие надежды. А. была вполне готова, и «старшие» ее члены спешили оборудовать «младшего» для предстоявшей ему роли. При этом, совершенно естественно, Франция заботилась о сухопутном театре предстоящей войны, Англия же о морском. Когда России понадобился новый заем и она обратилась, по обыкновению, в Париж, оттуда заговорили таким же твердым тоном, как в 1905, но содержание слов было иное. Соглашались дать в течение 3 лет еще 1х/2 миллиарда фр., под двумя непременными условиями: 1) усиления численного состава рус. армии и 2) постройки в России сети стратегических ж. д. На том же усиленно настаивал и приехавший в Россию ген. Жоффр, будущий главнокомандующий империалистской войны, требовавший в особенности, чтобы стратегич. дороги строились возможно скорее. Приехавшего в Париж за займом рус. премьера Коковцова шантажировали слухами, что иначе Франция даст денег кому угодно — Сербии, Румынии, Турции, Болгарии и даже Австрии, но не России. Сербию, впрочем, и фактически субсидировали весьма щедро: повидимому, роль, к-рую должно было сыграть это маленькое государство в качестве непосредственного зачинщика войны, была уже предусмотрена (первый проект убийства Франца-Фердипанда относится еще к декабрю 1913, см. Империалистская война). Русское официальное правительство, в лице Коковцова, было настроено миролюбиво и наивно искало признаков такого же миролюбия у французов. Но военная партия, в лице Сазонова и Сухомлинова, была уже вполне готова, и дни Коковцова, как премьера, были сочтены. С апреля 1914, при посредстве Франции, начинаются переговоры об англорусской военно-морской конвенции. В Петербурге очень боялись появления грозного германского флота перед Кронштадтом и герм. высадки на рус. берегах. Английский флот брал на себя задачу оттянуть герм. морские силы к Северному м. На заговаривания о непосредственной помощи англ. флота русскому в Балтийском м. еще Грей в 1912 разъяснил Сазонову, что если англ. флоту и нетрудно было бы войти в
