к-рых производство — чужое дело, больше всего интересуется вопросами распределения продуктов, вопросами дележа уже созданных продуктов. Этим объясняется и тот факт, что А. до последнего времени меньше всего был развит в странах с высоко развитой промышленностью, как Германия и Англия, и больше всего — в странах со слабым развитием капитализма и большим количеством люмпен-пролетариата, как Италия, Испания и, отчасти, Россия.
А. в России. В условиях дореволюционной России А. нашел в высокой мере благоприятную почву. Не случайно именно из рядов русской интеллигенции вышли такие крупнейшие теоретики А. как «апостол разрушения» Бакунин, как князь Кропоткин или Лев Толстой. Причину тех успехов, какие со времен 60 — х гг. имел А. в России как среди русской интеллигенции, так, отчасти, среди крестьян и рабочих, — следует искать в общих условиях политического развития, в грубом деспотизме и произволе власти, в отсутствии каких-либо форм легальной политической и экономической борьбы, в отсутствии партий и общественных союзов и всяких культурных и организационных традиций и навыков.
В развитии русского А. следует различать три полосы, три этапа: А. русской интеллигенции 70 — х гг., А. времен первой революции, особенно ее упадка, и, наконец, анархическое движение революции 1917—20.
Почти вся народническая интеллигенция 70 — х гг., до образования партии Народной Воли (см.), находилась под сильнейшим влиянием идей Бакунина и исповедывала анархистские или полуанархистские взгляды.
Анархистами были в первые годы своей революционной деятельности даже будущие основатели русской социал-демократии: Плеханов, Аксельрод, Дейч. Народникибунтари отрицали необходимость политической борьбы с правительством, отрицали парламентаризм, как «буржуазное» учреждение, и верили в близкую социалистическую революцию в России, к-рая произойдет непосредственно в результате крестьянского восстания. И тактика их — мелкие бунты, террор политический и экономический — предвосхищала (правда, в скромных размерах) будущую тактику русских анархистов в эпоху первой и второй революции. Впрочем, в своих исходных точках старый А. русских семидесятников и новейший европейский А. имеют между собой мало общего.
А. революционеров-народников, как отчасти и своеобразный христианский А. Льва Толстого, является теоретическим выражением того протеста, к-рый, по их мнению, должны были бы вызывать у русской деревни (и нередко, в лице многих сектантов, вызывали) закрепостившее ее государство (вместе с официальной церковью) и разрушающий ее основы капитализм — Между тем, европейский А. является, напротив, всецело продуктом современного города, с его поражающими противоречиями, ослепительной роскошью и мрачной нищетой, с его хронической безработицей, отсутствием уверенности в завтрашнем дне. Но между А. 70 — х гг. и новейшим русским А. имелась живая He — в. с. э. т. п.посредственная связь в лице бывшего народника, а впоследствии одного из виднейших теоретиков и проповедников европейского А. — П. А. Кропоткина. Именно под его влиянием возникли первые русские анархистские группы в начале 900 — х гг., сперва за границей в эмиграции, а с 1904 и в самой России — в Белостоке, Одессе и др. городах. При участии Кропоткина стал выходить в 1903 в Швейцарии и первый чисто-анархистский русский журнал «Хлеб и Воля», давший свое имя целому анархистскому течению «хлебовольцев». С первого своего появления русские анархисты стали применять не только агитацию, но и террор политический и экономический. В течение 1905 влияние их было мало заметно, а в «дни свободы», в разгар политической борьбы русского пролетариата с правительством они совершенно стушевались перед социалистическими партиями.
Но после неудачи декабрьского восстания, когда революция потерпела поражение, а кризис вызвал рост безработицы, А. стал быстро развиваться в России и овладевать умами многих рабочих, разочаровавшихся в тех методах борьбы, к-рые рекомендовали социалисты. Анархистские группы появились во всех крупных городах: они распространяли литературу, легальную и нелегальную, подстрекали к стачкам, но, гл. обр., совершали террористические акты и экспроприации казенных и частных денег.
Особенно популярны они были в Екатеринославе, Одессе, отчасти на Урале и в Польше. После разгона летом 1906 1-й Думы и неудачи военных восстаний (Свеаборг, Кронштадт и др.), когда революционная волна спала окончательно, А. быстро выродился в простой бандитизм: экспроприации обращались в способ легкой наживы, привлекавшей к А. множество темных или даже, попросту, уголовных элементов. Прочное гнездо свила себе среди анархистов и провокация: не было ни одной почти анархистской группы, куда бы не затесался провокатор.
В результате этих внутренних и внешних причин, анархистские группы к концу 1907 почти исчезают в большинстве городов и проявляют себя лишь отдельными террористическими актами и вооруженными сопротивлениями при арестах. Число казненных анархистов в таких городах, как Варшава, Одесса и Екатеринослав, достигает многих десятков. Дольше всего держались анархисты в Екатеринославе, где их группы обнаруживаются еще осенью 1908.
Среди русских анархистов эпохи первой революции было несколько течений: «хлебовольцы», отрицавшие «индивидуальные» и «мелкие» экспроприации, т. — е. попросту грабеж, и признававшие пользу рабочих организаций; анархисты-синдикалисты, близкие по взглядам к «хлебовольцам», издававшие за границей журнал «Буревестник». Но наиболее характерными для русского А. были именно наиболее «боевые», родственные между собой группы — «безначальцев» и «чернознаменцев». По свидетельству самих же анархистов из «Буревестника», «безначальцы» «всю свою тактику строили на убеждении в чудодейственной силе террора и в участии анархистов в повседнев21
