ментарной монархии: их генерал-губернаторы, в качестве представителей короны, наделены правом вето по отношению к парламентским законопроектам, и министерства, избираемые из среды парламентского большинства, политически ответственны перед парламентом. Тем не менее, в отношениях метрополии и колоний, в позициях, к-рые доминионы занимают по отношению к Великобритании, нетрудно установить известную скйлу, отчасти отразившуюся даже на названиях этих «колоний с представительным правлением». Недаром за австралийской федерацией (где, м. пр., верхняя палата не назначается губернатором, как в Канаде и в Нов. Зеландии, а избирается народом) утвердилось название Commonwealth — республика. Канада, при всей своей самостоятельности, особенно возросшей после империалистской войны, довольствуется титулом доминиона, а новым членам Британской империи, как Ирландия и Юж . — Африканская уния, завоевавшим свое автономное существование в эпоху очевидного ослабления внутренних Имперских связей и усиления центробежных тенденций, присвоено наименование Freestate — свободное государство. Индия, получившая в послевоенное время двухпалатный парламент, увеличивает собой число своеобразных А. в составе Британской империи; что не мешает, конечно, метрополии продолжать свою прежнюю политику экономической эксплоатации по отношению к Индии. Такой своеобразной А. является и Шотландия, с ее особенной судебной организацией, ее самостоятельным департаментом народного просвещения, бюро местного управления и секретариатом по шотландским делам в Лондоне. ' Т. о., картина автономических форм являет, действительно, такую пестроту и многообразие, при к-рой вывести для понятия А. сколько-нибудь удовлетворительное единое определение весьма затруднительно-. Да и вряд ли задача эта имеет какое-нибудь теоретическое или практическое значение.
Гораздо важнее научно осмыслить и уразуметь источники этого поражающего разнообразия. Но к такому пониманию буржуазная наука могла бы подняться лишь ценою отказа от своего классового назначения. Мы знаем, что во все времена своего существования государство ни на одну минуту не переставало быть организацией классового господства. Превыше всех своих целей оно утверждало (под теми или иными благовидными покровами) одну верховную цель, к-рой все прочие были подчинены: эксплоатацию трудящихся масс. Интересы господствующего класса собственников всегда диктовали ему стремление сосредоточить в своих руках все экономические ресурсы страны. Со времени же подъема буржуазии, как класса, рост национального богатства неуклонно совершается именно в форме все растущего обогащения одних и все усиливающегося разорения других. Политическим отражением этого процесса явился догмат государственного единства, к-рый буржуазия склонна была утверждать в виде непреложного правила, не терпящего исключений. Эта идея государственного единстваи инструмент ее — правительственная централизация — уже в 17 и 18 вв. оказались прекрасным оружием, с помощью к-рого абсолютистские короли победили феодальную раздробленность и разрозненность и подготовили почву для буржуазного хозяйствования. В это время исчезли или потеряли свое значение различные сословные, общинные и городские А., а буржуазные революции конца 18 и первой половины 19 в. довершили разгром феодального партикуляризма. Они уничтожили хозяйственную самостоятельность территориальных подразделений, из к-рых состояло государство старого режима, и заменили ее тесной экономической взаимозависимостью отдельных частей. Буржуазия убила сословно-соседскую общину, погнала деревню в город, перемешала членов сословий, корпораций, цехов и районов, упразднив неподвижность и стойкость наследственных и приобретенных уз, прав и привилегий, и подчинила единой власти капитала как отдельных индивидов, так и целые районы и народы.
Но не существует и не может существовать шаблона, по к-рому практикуется это единство. Государство, как известно, есть нечто очень материальное, вещественное. Его власть осуществляется на территории, части к-рой обычно различны по географическим, климатическим, почвенным и всяким иным условиям, над населением, различные группы к-рого почти всегда имеют различное историческое прошлое, своеобразные бытовые навыки, пестрые хозяйственные интересы. Неудивительно, если перед правящими классами всегда стояла задача наивыгоднейшим образом приспособить единую власть государства к многообразным объектам государственного властвования. Единая цель государства — удержание в повиновении подвластных масс — должна достигаться в различных местах хотя и по-разному, но одинаково успешно, а главное, согласно единому верховному интересу господствующего класса: сохранению его форм частной собственности. Различные виды местного самоуправления и А. в буржуазных государствах и представляют собою не что иное, как различные, б. или м. прикрытые, способы эксплоатации и угнетения.
Центральная власть вынуждена, конечно, считаться с реальными условиями своей силы и силы эксплоптируемых. Но если вопрос о том или ином виде А., для той или иной области, не есть вопрос справедливости, равенства, вопрос удовлетворения нужд этой области, а только ее силы и настойчивости и относительной слабости центра, то очевидно, что в каждом данном случае вопрос решается различно, и пестрота автономических форм находится в непосредственной зависимости от беспрерывно меняющегося соотношения сил.
Пример Англии здесь наиболее поучителен.
Наблюдая в 60 — х гг. прошлого века положение Ирландии, Энгельс замечает, что «Ирландия — цитадель английской земельной аристократии», и все «английские свинства имеют свое начало в порабощенной Ирландии». Пока Ирландия питает могущество английской земельной знати, позиция этой
