Страница:А. И. Воскресенский. Три речи в память Карамзина, Гоголя и Жуковского.pdf/72

Эта страница не была вычитана


пя и анализъ надъ моей собственной душою: я увидѣлъ, тоже математически ясно, что говорить и писать о высшихъ чувствахъ и движеніяхъчеловѣка нельзя по воображенію: нужно заключить въ себѣ самомъ хотя небольшую крупицу этого,—словомъ, сдѣлатъся лучшимъ“….

Это сознаніе необходимости нравственнаго усовершенствованія и привело Гоголя къ тому, что онъ въ 1848 г. рѣшается совершить путешествіе въ Іерусалимъ и здѣсь, у гроба Господня, вымолить себѣ нравственное просвѣтлѣніе на созданіе 2-го тома своего завѣтнаго труда„ Мертвыхъ душъ“, гдѣ онъ хотѣлъ изобразить духовно-прекраснаго человѣка въ прямомъ, положателъномъ образѣ. Но вотъ что Гоголь пишетъ, по возращеніи, нѣкоторому ржевскому священнику о. Матвею Константиновскому, къ которому обращался онъ, какъ посреднику между собою и Церковью: „Духъ обольститель такъ близко отъ меня и такъ часто обманывалъ, заставляя меня думать, что я уже владѣю тѣмъ, къ чему еще только стремлюсь, и что, покуда, пребываетъ только въ головѣ, а не въ сердцѣ. Скажу вамъ, что еще никогда не былъ я такъ мало доволенъ состояніемъ сердца своего, какъ въ Іерусалимѣ и послѣ Іерусалима. Только развѣ что больше увидѣлъ черствость свою и свое себялюбіе. Вотъ весь результатъ!“ Это искреннее признаніе что въ немъ нѣтъ религіознаго чувства, что онъ только воображалъ себя религіознымъ, сильно потрясло Гоголя; онъ еще глубже заглянулъ въ свою душу и понялъ, что самъ обманывалъ себя. Горькое сознаніе безсилія съ тѣхъ поръ все болѣе и болѣе расшатывало существо и безъ того хилаго писателя и приближало его къ могилѣ. Итакъ, чудо, котораго онъ такъ страстно вымаливалъ у Бога, мечта, что тамъ, у гроба Господня, должна была сойти на него благодать, которая очиститъ душу его, разрѣшитъ всѣ его сомнѣнія и колебанія, покажетъ ему путь,—это чудо не совершилось, эта мечта не сбылась!... Однако едва-ли не преувеличенно Гоголь объвинялъ себя въ черствости и себялюбіи: „Блеститъ вдали какой-то лучъ спасенья“,—говоритъ онъ въ другомъ письмѣ,—„святое слово — любовь. Мнѣ кажется, какъ будто теперь становятся мнѣ милѣе образы людей, чѣмъ когда либо прежде, какъ будто я гораздо больше способенъ теперь любить, чѣмъ когда либо прежде“.