которую онъ; наконецъ, кое-какъ сколотился путемъ долгихъ преклоненій передъ портнымъ Петровичемъ, путемъ крайнихъ лишеній и отказовъ себѣ въ самомъ необходимомъ. „Онъ питался духовно“—говоритъ Гоголь,—„нося въ мысляхъ своихъ вѣчную идею будущей шинели; онъ сдѣлался какъ-то живѣе, даже тверже характеромъ; съ лица и съ поступковъ его исчезло само собою сомнѣніе и нерѣшительность“.... Шинель, наконецъ, сшита за 80 рублей—и нѣтъ конца радостямъ Ак. Ак-ча! Но не долги были радости этого бѣдняка—горемыки: въ глухую полночь, на безлюдной площади какіе-тоѣзлоумышленники безжалостно грабятъ несчастнаго Ак. Ак-ча и снимаютъ съ него шинель, предметъ его излюбленныхъ мечтаній. Долго и безплодно разыскивалъ потомъ Ак. Ак. свою дорогую шинель, пока, наконецъ, послѣ многихъ униженій передъ частнымъ приставомъ, передъ какимъ-то „значительнымъ лицомъ“, онъ не заболѣлъ нервной горячкой, отъ которой и умеръ въ бреду и жару, со словами: „виноватъ, ваше превосходительство!“ и съ мыслями объ одной и той же шинели. „Исчезло и скрылось существо“ говорить Гоголь,—“ни кѣмъ не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное, переносившее покорно канцеляскія насмѣшки, для котораго, хотя передъ самымъ концомъ жизни, мелькнулъ свѣтлый гость въ видѣ шинели, оживившей на мигъ его бѣдную жизнь“.
Удивительный, въ самомъ дѣлѣ, чародѣй слова былъ этоть Гоголь, если въ такомъ приниженномъ и забитомъ существѣ, какъ Ак. Ак., далъ намъ понять и почувствовать брата-человѣка и заставилъ взглянуть на него глазами того молодого чиновника*), который „вдругъ остановился, какъ будто пронзенный…. Какая то неестественная сила*, говоритъ поэтъ, „оттолкнула его отъ товарищей, съ которыми онъ познакомился, принявъ ихъ за приличныхъ свѣтскихъ людей. И долго потомъ среди самыхъ веселыхъ минутъ, представлялся ему низенькій чиновникъ съ лысинкой на лбу, со своими проникающими словами: „Оставьте ме-
- ) Изъ біографіи Гоголя извѣстно. что и самъ онъ нѣкоторое кремя служилъ въ департаментѣ удѣловъ, гдѣ также переписывалъ и подшивалъ бумаги.
