Страница:А. И. Воскресенский. Три речи в память Карамзина, Гоголя и Жуковского.pdf/42

Эта страница не была вычитана


тинѣ, нужно читать Шекспира. Мы можемъ отмѣтить только основную, преобладающую черту Гоголевскаго смѣха: это смѣхъ писателя, который своимъ пытливымъ духовнымъ окомъ заглянулъ въ глубь души человѣческой, обозрѣлъ всѣ ея темные уголки—и ему стало невыразимо грустно въ этомъ царствѣ тьмы и духовнаго безобразія,—и чтобы заглушить свою тоску по внутреннему человѣку, Гоголь, подобно ветхо-завѣтному пророку „горькимъ словсмъ своимъ посмѣялся“*) надъ его духовнымъ ничтожествомъ. Этотъ плачущій смѣхъ и смѣющіяся слезы, смѣхъ надрывающій душу называется юморомъ. Юморъ вырывается изъ души поэта, у котораго идеалъ жизни и человѣка вступаетъ въ рѣзкое противорѣчіе съ реальной дѣйствительностью, возмущающей его нравственное чувство. Между тѣмъ, какъ бы сзади тѣхъ безобразныхъ нравственно лицъ, которыхъ поэтъ рисуетъ въ своихъ произведеніяхъ, въ его сознаніи возникаютъ другіе, уже прекрасные лики, и грязная, низкая дѣйствительность наводитъ его на мысли о свѣтлой и высокой. Другими словами, поэтъ даетъ то, что есть въ жизни—и, вмѣстѣ съ тѣмъ, отчетливо сознаетъ, что должно ей принадлежать поѣзаконамъ добра и правды. Юморъ—это смѣхъ, который не щадитъ пошлости человѣка, т. е. его душевной мелочности: мелкихъ чувствъ, мелкихъ помысловъ, мелкихъ страстей, привязанностей и побужденій. Въ томъ, между прочимъ, и заключается нравственная цѣнность смѣха, что поэтъ, плѣняя наше воображеніе живыми и яркими картинами духовнаго ничтожества, тѣмъ самымъ вызываетъ въ нашей душѣ отвращеніе къ нему или, въ лучшемъ случаѣ, сожалѣніе о человѣкѣ, когда его духовная нищета настолько ничтожна и безобидна, что никому не наноситъ явнагоѣзла—и тѣмъ уже заключаетъ въ себѣ нѣкоторый оттѣнокъ добра. (Напр.,

  • ) „Горькимъ словомъ моимъ поемѣюся“ (Іерем. 20 гл., 8 ст.)-такова характерная надписъ на могильномъ памятникѣ Гоголя въ Московскомъ Даниловомъ монастырѣ. Не менѣе характерны и слѣдующія: „Истинныммъ же уста исполнитъ смѣха, устнѣ же ихъ исповѣданія“ (Іова 3, 21); „Мужъ разумный престолъ чувствія“ (Притчей 12, 23); „Правда возвышаетъ языкъ“ (Притчей 14, 34).