истинный противовѣсъ „классицизму“. Даровитѣйшіе представители новаго направленія въ Германіи, какъ Шиллеръ и Гете, впослѣдствіи сами пришли къ культу „Эллинскаго“ искусства, къ культу античной красоты, временно соединенному съ чувствомъ отвращенія или полнаго равнодушія къ современной дѣйствительности и общественнымъ вопросамъ. Гете въ 1829 г. даже обнаружилъ сочувствіе французскому “классицизму“, оправдывалъ теорію трехъ единствъ, опредѣлялъ ,,классическое“, какъ понятіе всего здороваго, а „романтическое“—всего больного. И дѣйствительно, крайніе послѣдователи нѣмецкаго романтизма наивно мечтали, что теперь наступаетъ пора религіознаго возрожденія, время вѣры, пророчествъ, чудесъ,—время, подающее утѣшеніе духу и открывающее путь къ вѣчной жизни. Въ средне-вѣковыхъ воспоминаніяхъ, кромѣ папства, мудрая власть котораго справедливо противилась дерзкому развитію человѣческаго ума, въ ущербъ набожности, и несвоевременнымъ опаснымъ открытіямъ въ области мысли, повлекшимъ къ ненависти ко всему святому, ко всякому энтузіазму (воодушевленіе), ко всякой поэзіи; и прорвавшимся наружу во второй реформаціи, т. е. во французской революціи,—романтикамъ виднѣлось много утѣшительнаго: могущественная имперія съ феодальнымъ строемъ, съ поэтическими похожденіями, съ фантастическимъ міромъ средне-вѣковаго творчества, съ возвышенной туманностью идеаловъ. Надо, думали романтики, изучать Средніе вѣка не для одного только научнаго, историческаго интереса, а съ практическою цѣлію—обновленія сухой разсудочной атмосферы, созданной вѣкомъ „просвѣщенія“, ради національнаго возрожденія Германіи.
Въ изученіи романтиками Среднихъ вѣковъ, положившаго начало къ разработкѣ „средней исторіи“, конечно, заключается ихъ свѣтлая сторона, но въ самомъ ихъ увлеченіи было много ложнаго, потому что оно отрѣшало отъ современной дѣйствительности. Представители „романтизма“ дошли до того, что стали напр., завидовать индійскимъ факирамъ, которые „цѣпенѣютъ въ самыхъ мучительныхъ позахъ; пища ихъ—небесная роса; они словно корни пускаютъ въ землю, тѣло обростаетъ мохомъ, птицы вьютъ гнѣзда на ихъ головахъ“. Этого идеала, по мнѣнію
