въ одну твердыню. На бастіонахъ вѣетъ англійское знамя, и часовые въ красныхъ мундирахъ двигаются взадъ и впередъ по стѣнамъ, сверкая своими ружьями. Налѣво поднимается амфитеатромъ красивый городъ, съ высокими бѣлыми домами, которые тѣснятся и привстаютъ одни надъ другими, какъ-будто затѣмъ, чтобы посмотрѣться въ свѣтломъ заливѣ. А кругомъ синее море и голубыя горы, утопающія въ солнечномъ свѣтѣ.
Въ одну минуту налетѣло къ пароходу множество легкихъ феллукъ. Гребцы въ соломенныхъ шляпахъ, бѣлыхъ рубахахъ съ красной выпушкою и въ страшно-широкихъ черныхъ шальварахъ, прихваченныхъ у колѣнъ и болтающихся назади огромнымъ мѣшкомъ, шумно цѣплялись за пароходъ. Цѣлая толпа носильщиковъ и комиссіонеровъ наводнила палубу. Греческія, итальянскія, англійскія фразы слились въ одинъ хаосъ неопредѣленныхъ криковъ. И вся эта тревога была почти напрасна: большая часть пассажировъ оставалась на Плутонѣ, который шелъ кругомъ Мореи, прямо въ Смирну и Константинополь. Только я да двое грековъ съѣзжали на берегъ. Пароходъ, на которомъ предстояла мнѣ поѣздка въ Лепантскій-заливъ, долженъ былъ отправиться вечеромъ. Онъ стоялъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ пристани. Надъ колесами его виднѣлась надпись: Oriente.
Я не успѣлъ опомниться, какъ увидѣлъ свой чемоданъ въ рукахъ какого-то господина, съ черной шелковистой бородою, очень прилично одѣтаго. Онъ кланялся мнѣ съ заискивающей улыбкою и, сверкая глазами, на какомъ-то французско-итальянскомъ нарѣчіи предлагалъ свои услуги для обозрѣнія города. Знакомый уже нѣсколько съ такими господами въ Италіи, я хотѣлъ напередъ условиться.
— Вы свезете только мою поклажу на пароходъ и покажете мнѣ какую-нибудь порядочную гостинницу! — сказалъ я.
— Si, monsieur! — отвѣчалъ онъ, прыгнувъ въ лодку прямо съ борта.
в одну твердыню. На бастионах веет английское знамя, и часовые в красных мундирах двигаются взад и вперед по стенам, сверкая своими ружьями. Налево поднимается амфитеатром красивый город с высокими белыми домами, которые теснятся и привстают одни над другими, как будто затем, чтобы посмотреться в светлом заливе. А кругом синее море и голубые горы, утопающие в солнечном свете.
В одну минуту налетело к пароходу множество легких фелук. Гребцы в соломенных шляпах, белых рубахах с красной выпушкою и в страшно широких черных шальварах, прихваченных у колен и болтающихся назади огромным мешком, шумно цеплялись за пароход. Целая толпа носильщиков и комиссионеров наводнила палубу. Греческие, итальянские, английские фразы слились в один хаос неопределенных криков. И вся эта тревога была почти напрасна: большая часть пассажиров оставалась на Плутоне, который шел кругом Мореи, прямо в Смирну и Константинополь. Только я да двое греков съезжали на берег. Пароход, на котором предстояла мне поездка в Лепантский залив, должен был отправиться вечером. Он стоял в нескольких шагах от пристани. Над колесами его виднелась надпись: Oriente.
Я не успел опомниться, как увидел свой чемодан в руках какого-то господина, с черной шелковистой бородою, очень прилично одетого. Он кланялся мне с заискивающей улыбкою и, сверкая глазами, на каком-то французско-итальянском наречии предлагал свои услуги для обозрения города. Знакомый уже несколько с такими господами в Италии, я хотел наперед условиться.
— Вы свезете только мою поклажу на пароход и покажете мне какую-нибудь порядочную гостиницу! — сказал я.
— Si, monsieur! — отвечал он, прыгнув в лодку прямо с борта.
